Реферат: Феноменологическая социология

Доклад студента группы СП-1-99 Каледина Олега на тему: «ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКАЯ

СОЦИОЛОГИЯ А.ШЮЦА»

Большое воздействие на развитие ряда разделов современной социо­логии Запада

оказала так называемая феноменологическая социология, оригинальная версия

которой была разработана австрийским (до 1938 г.) философом и социологом,

профессором социологии нью-йоркской школы социальных исследований

Альфредом Шюцем (1899-1959).

Опираясь как на учение Э. Гуссерля, так и на идеи М. Вебера, Дж. Г. Мида, А.

Бергсона, У. Джеймса, Шюц в своем основном труде «Феноменология социального

мира» (1932) выдвинул собственную концепцию понимающей социологии, пытаясь

решить применительно к сфере социального знания по­ставленную Гуссерлем

задачу - восстановить связь абстрактных научных по­нятий с жизненным миром,

миром повседневного знания и деятельности.

Эта новая социология оказа­лась, по сути дела, систематическим описанием, с

точки зрения дейст­вующего индивида, структур социального мира, каким он

является в ходе и посредством самой этой деятельности, или, другими словами,

она оказалась систематическим описанием познания социального мира в процессе

деятельности. Подходя с этой последней точки зрения, со­циологию Шюца по

сраведливости можно назвать социологией позна­ния. Шюц проводил свою позицию

весьма последовательно, просле­живая процесс социального познания от

субъективно подразумеваемо­го смысла изолированного действия до претендующих

на объектив­ность понятий социальных наук. Тем самым он пытался связать науку

со здравым смыслом, с миром повседневного знания и опыта (некото­рые из

вариантов феноменологической социологии, основывающиеся на идеях Шюца, не

случайно носят имя "социологии повседневности"). Выявление такой связи крайне

важно, но в то же время и опасно, ибо оно лишает науку свойственной ей ауры

объективности и исключи­тельности и показывает, что обыденное и научное

познание социаль­ного мира в принципе неразделимы. Научное познание тем самым

релятивизируется. В обнаружении, систематическом анализе и изложе­нии этого

достаточно двусмысленного факта состоит главная заслуга Шюца в области

теоретической социологии.

Из многочисленных философских и социологических концепций Шюца остановимся на

трех, оказавших наибольшее влияние на позд­нейшее развитие. Первая — это

концепция природы объективности социального мира, вторая — концепция

рациональности социального взаимодействия, третья — концепция повседневной

реальности как реальности высшего порядка.

Размышления о природе объективности социального мира Шюц начинает с

констатации кардинального факта несовместимости пози­ций, точек зрения Я и

другого. Каждая индивидуальная позиция опре­деляется тем, что Шюц именует

биографической ситуацией индивида. Биографическая ситуация определяется

обстоятельствами рождения, взросления, воспитания, разнообразными

религиозными и идеологи­ческими воздействиями и т.д. Для каждого индивида она

уникальна, и именно она превращает "мир вообще", как общую для всех живущих

реальность, в "мой собственный мир" каждого конкретного человека. Кроме того,

биографическая ситуация создает для каждого особенную перспективу видения,

где индивид оказывается как бы центром мира, "отсчитывающим" и организующим

каждую интерпретацию, каждый акт понимания, исходя из и относительно этого

центра.

Вместе с тем все биографические ситуации имеют между собой не­что общее: ведь

они представляют собой продукт истории не только индивидуального ознакомления

с миром, но и усвоенной в ходе обра­зования и воспитания "всеобщей истории"

предметно-смыслового ос­воения мира. Поэтому, как говорит Шюц, каждый из

моментов моего опыта, "осажденного" в биографической ситуации, с самого

начала типичен, т.е. заключается в горизонте возможных подобных этому

моментов опыта. А уже разделение индивидуального и общего, отбор типизирующих

признаков, вообще видение чего-то в качестве общего, а чего-то в качестве

особенного — это задача моей собственной ак­тивности. Источником этой

активности, согласно Шугну, является мой практический интерес и

"релевантность" явления, с точки зрения моих практических целей, которые, в

свою очередь, определяются перспективой моих отношений с миром, моей

уникальной биографической ситуацией.

Таким образом, индивид видит мир частью обобщенно (по терминологии Шюца, в

типических его характеристиках), частью — в его индивидуальных свойствах. Но

в каждом случае видение в целом уникально и неповторимо и (это главное) не

гарантирует надежное взаи­мосогласованное протекание сложных человеческих

взаимодействий.

Тем не менее, сложнейшие взаимодействия имеют место и протека­ют успешно.

Повседневное мышление, пишет Шюц, преодолевает различия индивидуальных

перспектив с помощью двух главных идеа­лизации.

1. Идеализация взаимозаменяемости точек зрения: «Я считаю само собой

разумеющимся и предполагаю, что другой считает также, что, если я поменяюсь с

ним местами и его "здесь" станет моим, я буду на­ходиться на том же самом

расстоянии от объектов и видеть их в той же самой типичности, что и он в

настоящий момент, более того, в пре­делах моей досягаемости будут находиться

те же самые вещи, что у него сейчас»

2. Идеализация совпадения систем релевантности: «До тех пор, пока не доказано

обратно, я считаю само собой разумеющимся — и пола­гаю, что другой считает

также, — что различие перспектив, порожда­емые нашими уникальными

биографическими ситуациями, несущест­венны с точки зрения наличных целей

любого из нас, и что он и я (т е "мы") полагаем, что отбираем и

интерпретируем потенциально и ак­туально общие объекты и их характеристики

тем же самым или, по крайней мере, "эмпирически тем же самым", т.е. тем же

самым с точ­ки зрения наших практических целей способом».

Согласно Шюцу, эти две идеализации являются орудием типизации объектов с

целью преодоления и "снятия" черт своеобразия личного опыта. Ее постоянное

применение порождает такое представление об объектах, которое лишено

"перспективной" природы, свойственно ка­ждому, т.е. никому в частности. Это

анонимное, ничье знание. Оно же воспринимается участниками взаимодействия как

объективное, т.е независимое от меня и моего партнера, от того, как мы по-

особенному видим мир, от нашей биографической ситуации и наших практических

целей.

Другими словами, в результате применения этих идеализации воз­никает ощущение

объективности воспринимаемого и концептируемого, общего мне и моим партнерам

мира. Это и есть мир повседневной жизни в его самых общих характеристиках,

как он воспринимается в согласии подавляющим большинством социальных

индивидов. Это наш привычный "социокультурный мир". По своему генезису наши

представления о нем имеют социально (т.е. посредством межчеловече­ских

взаимодействий) детерминированный характер. Но в сознании са­мих индивидов он

выступает как объективный, независимо от них са­мих существующий мир. Поэтому

можно сказать, что объективность социального мира есть рефлексивный,

социально организованный фе­номен.

Социальным взаимодействием, следовательно, будет являться то взаимодействие,

которое основывается на представлениях, имеющих определенный уровень

типичности. Типизируются мотивы участни­ков, типизируются, согласно мотивам,

личности участников, само вза­имодействие воспринимается его участниками как

типическое. В по­вседневной жизни в большинстве случаев мы имеем дело не с

людьми, а с типами.

"Я предполагаю, — пишет Шюц, — что мое действие (скажем, я опускаю в почтовый

ящик правильно адресованное и снабженное мар­кой письмо) побудит некоего

анонимного партнера (почтового служа­щего) совершить типичное действие

(выемку почты) на основе типи­ческого мотива (выполнение должностных

обязанностей). Я также предполагаю, что мое представление о типе деятельности

другого в основе своей совпадает с его типологическим представлением о самом

себе, причем в последнее включено и типическое представление о мо­ем (его

анонимного партнера) типичном поведении, основанном на ти­пичных мотивах ...

В моем собственном типическом представлении обо мне самом, как о клиенте

почтового ведомства, я строю свои дей­ствия так, как этого ожидает типичный

почтовый служащий от типич­ного клиента".

Чем выше степень анонимности и типичности взаимодействий, чем более они

стандартизованы, тем более со­гласованно, успешно, "гладко" протекает

повседневная жизнь в целом.

Такой образ социального взаимодействия и социальной жизни в це­лом может

казаться чересчур рациональным. Но, как показывает Шюц, нормальность,

правильность, разумность, предсказуемость по­ведения в повседневной жизни

имеет мало общего с рациональностью. Классическая характеристика

рационального поведения дана Максом Вебером, на нее и ссылается Шюц:

"Рациональное действие предпола­гает, что деятель ясно представляет цели,

средства и вторичные пос­ледствия его, включая сюда рациональные

представления о средствах для достижения цели, о соотношении избранной цели с

другими воз­можными результатами применения этих средств, наконец, об

относи­тельной важности различных возможных целей".

Для того, чтобы действие отвечало критериям рациональности, Действующий

должен проанализировать (а) ситуацию начала деятель­ности, в том числе в ее

специфическом биографическом преломлении, (б) состояние дел, которое

предполагается в качестве цели, в том чис­ле место предполагаемой цели в

иерархии своих планов, совмести­мость ее с другими целями, их возможное

воздействие друг на друга (в) средства, возможности их использования, их

совместимость с целя­ми, их совместимость со средствами, привлекаемыми для

реализации других планов и т.д. Ясно, что действие вызовет реакцию других

лю­дей. Тогда не только эти другие должны выполнить все предписания

рациональности (а, б, в), но и сам действующий должен учесть в своих расчетах

все их расчеты, чтобы суметь реализовать свои цели.

Таковы явно невыполнимые — и явно невыполняемые в каждом конкретном случае —

условия рационального поведения. Тем не ме­нее повседневная жизнь почти

полностью состоит из дийствий, кото­рые понятны, разумны, предсказуемы и в

этом смысле рациональны. А это значит, что повседневная рациональность

отличается от идеаль­ной, логической рациональности, как она описывалась М.

Вебером и многими другими. Она основывается не на "исчислении" средств-

це­лей, а на априорно данных типических структурах, которые не анали­зируются

и не рассчитываются, а приняты на веру. Они представляют собой нормальную

объективную среду повседневной деятельности. Эта нормальность есть

повседневный эрзац научной рациональности, хотя и слывет последней.

Повседневная реальность вообще, согласно Шюцу, является реаль­ностью особого

рода. Как это понимать? Выдвигая концепцию мно­жественности реальностей, Шюц

опирается на идею американского философа и психолога У. Джемса о

существовании многообразных миров опыта, единственным критерием реальности

которых служит психологическая убежденность, вера в их реальное

существование. Джеме говорит о мире физических объектов, мире научной теории,

мире религиозной веры и т.д.

Шюц говорит об этих же явлениях, называя джемсовские "миры опыта" "конечными

областями значений", которым люди могут при­писывать свойство реальности. "Мы

называем конечной областью значений, — пишет Шюц, — некоторую совокупность

данных нашего опыта, если все они демонстрируют определенный когнитивный

стиль и являются — по отношению к этому стилю — в себе непротиворечи­выми и

совместимыми друг с другом". Эти конечные области значений: мир научного

теоретизирования и т.д.

К понятию когнитивного стиля, конституирующего тот или иной "мир", относятся

следующие характеристики:

(а) особая форма активности сознания (напряженное бодрствова­ние, спокойствие

созерцания, пассив­ность во сне и т.д.);

(б) преобладающая форма деятельности (физическая работа, дея­тельность

мышления, эмоциональная активность, работа воображения);

(в) специфическая форма личностной вовлеченности (участвует в данной сфере

человек как целостная личность или фрагментарно);

(г) особенная форма социальности (специфика переживания друго­го или других,

специфика протекания взаимодействий);

(д) своеобразие переживания времени.

Следуя этим пунктам, Шюц выделяет специфику каждой из сфер реальности, т.е.

конечных областей значений. Конечны эти области в том смысле, что между ними

нет прямого перехода, прямой коммуни­кации, переход из одной в другую

предполагает скачок, перерыв по­степенности и своеобразное шоковое

переживание.

Возьмем повседневность как особую сферу реальности. Для нее ха­рактерно:

(а) бодрствующее напряженное внимание к жизни как форма ак­тивности сознания;

(б) в качестве преобладающей формы деятельности — выдвижение проектов и их

реализация, вносящая изменения в окружающий мир, Шюц квалифицирует ее как

трудовую деятельность и говорит, что она играет важнейшую роль в

конституировании повседневности;

(в) трудящееся Я выступает как целостная, нефрагментированная личность в

единстве всех ее способностей;

(г) как особенная форма социальности выступает типизированный мир социального

действия и взаимодействия;

(д) как своеобразная временная перспектива — социального орга­низованное и

объективированное стандартное время, или трудовое время, или время трудовых

ритмов. -— Можно подвести итог, дав общее определение повседневности, как она

понимается Шюцем. Повседневность — это сфера человеческого опыта,

характеризующаяся особой формой восприятия и переживания мира, возникающей на

основе трудовой деятельности. Для нее харак­терно напряженно-бодрствующее

состояние сознания, целостность личностного участия в мире, представляющим

собой совокупность не вызывающих сомнения в объективности своего

существования форм объектов, явлений, личностей и социальных взаимодействий.

Для того, чтобы лучше понять специфику повседневности, взгля­нем через эти же

"очки" на любую другую из конечных областей зна­чений, например на мир

фантазии. Сюда может быть отнесено мно­гое: и простое "фантазирование", и

измышленная реальность литера­турного произведения, и мир волшебной сказки,

мифа и т.д.

Все они по всем параметрам отличаются от мира повседневности. В них

превалирует совсем иная форма деятельности — не труд, мотиви­руемый

окружающим миром и воздействующий на его объекты. Нап­ряженно-бодрствующая

установка сознания заменена созерцательной, воображающей. Человеческое Я не

реализуется в этом мире полностью, практиче­ски-деятельная его сторона

остается не участвующей. Качество соци­альности этого мира снижается: в

предельном случае коммуникация и понимание продуктов фантазии вообще

невозможно. Наконец, здесь совсем иная временная перспектива: фантастика не

живет в трудовом времени, хотя и может быть локализована в личностном и

социо-историческом времени.

Мы не будем вдаваться в детали; важно, что буквально все характери­стики мира

фантазии обнаруживают дефицит каких-то качеств, свойст­венных миру

повседневности: внимания к жизни, деятельности, личностности, социальности.

Отсюда можно сделать вывод, что мир фантазии представляет собой какую-то

трансформацию мира повседневности, а не независимую по отношению к ней и

равноправную с ней реальность. То же самое можно сказать и в отношении других

"конечных сфер": мира душевной болезни, мира игры, мира научной теории.

Анализ показыва­ет, что, являясь одной из сфер реальности, одной из конечных

областей, повседневность первична по отношению к другим сферам. Шюц говорит

поэтому о реальности повседневной жизни как верховной реальности, по

отношению к которой прочие являются квазиреальностями.

В заключение рассмотрим, как понимает Шюц такую важную для нас сферу, как

научное теоретизирование в его взаимоотношениях с повседневной жизнью.

Здесь исследователь также сталкивается с рядом "дефицитов". Пре­жде всего,

конечно, дефицит деятельности. Теоретик именно в своей роли теоретика не

испытывает воздействий внешнего мира и сам на него не воздействует. Его

установка чисто созерцательная. Конечно, правильно говорят, что нет ничего

более практичного, чем хорошая теория. Но вопрос применения теории — это

вопрос, относящийся к компетенции либо самого теоретика, либо других людей

уже в другой сфере — в сфере повседневных целей, задач, проектов.

Кроме того, дефицит личности. Физическая и социальная личность теоретика

практически выключены, когда он занимается теоретизи­рованием. Он в это время

и везде, и нигде, его личная перспектива от­сутствует. Его конкретное

физическое местоположение, физическая конституция, пол, возраст, социальное

положение, воспитание, харак­тер, религия, идеология, национальность — все

это не имеет отноше­ния к решаемой научной проблеме.

При этом складывается своеобразная временная форма. Как для теоретика не

существует "здесь", так не существует и "сейчас". Если проблема должна быть

решена "сейчас" (ибо за это, скажем, будет присуждено профессорское звание),

то тем самым она изымается из контекста теоретизирования и помещается в

контекст повседневно­сти, а ученый оказывается выступающим в роли

повседневного деяте­ля. В теоретическом же контексте проблема стоит вне

времени (и про­странства) — сама она и ее решение действительны для любого

времени (и места). Именно эта его вневременность придает научному

теоре­тизированию свойство обратимости, в отличие от необратимости про­дуктов

деятельности в повседневной жизни.

Однако в отличие, например, от области фантазии сфера научного

теоретизирования определенным образом социально структурирова­на. Проблема,

над которой работает теоретик, определяет систему его релевантности, диктует,

какие разделы знания являются более, какие менее важными. Здесь существуют

типические проблемы и типиче­ские решения. Существует социальное

распределение знания — име­ются эксперты в определенных областях. Научная

терминология (по­нятия-типы) выполняет функции коммуникативного посредника в

мире научного теоретизирования.

Имеется, следовательно, определенное сходство в структурной орга­низации мира

повседневности и мира научного теоретизирования. Но за этим сходством —

фундаментальное различие, состоящее в том, что, го­воря словами Шюца,

"теоретизирующее Я одиноко, у него нет социаль­ного окружения, оно стоит вне

социальных связей". Отсюда сле­дует важнейшая проблема: "Как одинокое

теоретизирующее Я находит доступ к миру трудовой деятельности (т.е. к миру

повседневности — Л.И.) и делает его объектом теоретического

созерцания?" .

Нужно сказать, что сам Шюц удовлетворительного ответа на этот вопрос не дал,

он сам не нашел решения сформулированного им пара­докса. Его предложения в

области теории социальных наук не выхо­дят далеко за рамки традиционного

натуралистического подхода. Иск­лючение представляют два соображения. Первое:

предложение рас­сматривать научные понятия как "типы второго порядка", т.е.

как ти­пы повседневных типов. Второе: включение в число требований к на­учной

теории так называемого постулата субъективной интерпрета­ции, состоящего в

том, что "все научные объяснения социального ми­ра ... должны соотноситься с

субъективными значениями действий че­ловеческих индивидов, из которых и

складывается социальная реаль­ность". Это требование напоминает идею

субъективной адек­ватности, характерную для методологии У. Томаса. Важное

само по себе, оно, тем не менее, не стало методологическим нововведением.

Формулируя же различия между собственно феноменологией и социо­логией, Шюц

акцентировал внимание на том, что «феноменологу... нет дела до самих

объектов. Его интересуют их значения, конституированные деятельностью нашего

разума».

В итоге для феноменолога, в отличие от социолога, данные опыта представляет

собой самоданность объекта в опыте феноменолога. Социо­лог же черпает данные

из иных источников, нежели его собственный ин­туитивный опыт.

Анализ свойств обыденного мышления и деятельности явился, пожа­луй, самым

значительным достижением феноменологически ориентиро­ванной социологии Шюца.

Он показал и доказал, что наиболее полно и последовательно человеческая

субъективность реализуется в мире повсе­дневности. Повседневность - одна из

сфер человеческого опыта, характе­ризующаяся особой формой восприятия и

осмысления мира, возникающей на основе трудовой деятельности.

Социология Шюца не только существенно разнообразила спектр на­личных версий

социологического теоретизирования на Западе, но и сумела явно обозначить

принципиально нетрадиционные исследовательские гори­зонты.

Развитие феноменологической социологии после Шюца ознамено­валось огромным

количеством работ его учеников и последователей, носящих в основном либо

популиризаторский, либо эпигонский характер. Важным достижением, однако,

стала разработка концепции так называемой этнометодологии.

Использованная литература:

1. Очерки по истории теоретической социологии ХХ столетия (от М.Вебера

к Ю.Хабермасу, от Г.Зимеля к постмодернизму)/ Ю.Н.Давыдов, А.Б.Гофман,

А.Д.Ковалев и др. – М.:Наука, 1994. – 380 с.

2. История социологии: Учеб.пособие/ А.Н.Еслуков, Г.Н.Соколова,

Т.Г.Румянцева, А.А.Грицанов; под общ. Ред. А.Н.Еслукова и др. – 2-е изд.,

перераб. И доп. _ Мн.: Выш. шк., 1997. – 381 с.