Научная Петербургская Академия

Статья: Политическая регионалистика

Статья: Политическая регионалистика

Политическая регионалистика

Исследований в политической геогра­фии существует и региональный уровень. Под

регионами (точнее -политическими регионами, поскольку регионы могут

выделяться и другими географическими дисциплинами) здесь понимаются компактные

территориальные сообщества, на которые делятся го­сударства. В зависимости от

целей исследования эти сообщества могут выделяться по разным характеристикам,

соответственно, иметь разные границы и названия. Понятие "регион'

целесообраз­нее употреблять для исследований внутренней политико-географической

структуры государства. В геополитических исследова­ниях это понятие можно

встретить применительно к сообществам государств (когда говорят о региональных

проблемах, конфликтах, интеграции и пр.), но во избежание путаницы в

комплексных политико-географических исследованиях в этих случаях лучше

упот­реблять понятие "макрорегион". Исследованием регионов занима­ется

политическая регионалистика - особая отрасль политичес­кой географии.

В современных отечественных работах политическая региона-листика часто

отождествляется с исследованиями отношений меж­ду федеральным центром и

субъектами федерации в современной России, региональных политических процессов

и элит. Однако с точки зрения политической географии такое представление

не­верно. Политическая регионалистика, подобно геополитике, кото­рая тоже

пытается дистанцироваться от политической географии, имеет право на

существование как научная дисциплина, если она использует

политико-географическую методологию, т. е. геогра­фический метод при изучении

политических процессов. В таком случае представление о политической

регионалистике должно быть намного шире, что и будет сказано ниже. С ней тесно

свя­зана региональная политология, занимающаяся изучением поли­тических

процессов в регионах.

Политический регион может выделяться по различным призна­кам. Существуют

изначально заданные, "формальные" политичес­кие регионы. Каждое государство

имеет административно-террито­риальное деление. Административная единица

- простейший тип политического региона. Существует и другие типы,

которые опре­деляются только с помощью специальных исследований, например,

региональные политические культуры - особые образования со сво­ими

границами, характеризующиеся определенным набором черт политической культуры

проживающего в их границах населения.

В политической регионалистике можно выделить несколько на­правлений

исследований. Это - исследования административно-территориального деления,

политическое районирование, полити­ческое ландшафтоведение, география власти

и элитогенеза, а так­же региональная политология с её подразделениями,

которая пре­вращается в самостоятельную научную дисциплину. Существует также

особое направление исследований, занимающееся простран­ственными

политическими структурами и их динамикой. Это на­правление присутствует не

только в политической регионалисти­ке, поскольку применимо во все политико-

географических дис­циплинах (теории диффузии инноваций, отношений "центр-

пери­ферия" и территориального градиента).

§1. Политико-географическая структура государственной территории

Простейший вид политико-географической структуры государ­ства представлен

административно-территориальным делени­ем (АТД), которое формируется

эволюционно, под воздействием мно­жества факторов - этнических,

конфессиональных, исторических, экономических (Бугаев, 1993). АТД есть у

любого государства, даже карликовые государства имеют административное

деление. Тем бо­лее, самые большие страны отличаются хорошо разработанной

сет­кой АТД, имеющей давнюю историю.

Административные границы могут проводиться по различным признакам, отсюда

типология АТД. Нередко АТД отражает этничес­кие границы, и политические

регионы, таким образом, совпадают с этническими. В этом случае можно сказать,

что государство исполь­зует этнокультурное АТД. В качестве примера

приведем Индию, где границы штатов очень часто следуют этническим границам (в

шта­те Западная Бенгалия преобладают бенгальцы, в Махараштре - маратхи, в

Карнатаке - каннара, в Тамилнаде - тамилы и т. д.).

Еще чаще административные границы совпадают с историчес­кими. Историческое

АТД характерно для европейских стран, в кото­рых административные регионы

представляют собой историко-куль­турные общности и соответствуют историческим

провинциям, бы­лым феодальным государствам. Примером служат земли Германии

(Шлезвиг-Гольштейн, Тюрингия, Гессен, Бавария и др.), области Италии (Пьемонт,

Ломбардия, Тоскана и др.). Исторически сложи­лись кантоны Швейцарии, штаты США,

останы Ирана и админист­ративные единицы многих других стран. Заметим, что

историчес­кий принцип часто входит в противоречие с принципами

террито­риального единства и социально-экономической целесообразности. Однако

стремление сохранить традиционную сетку деления страны и старинные названия

оказывается сильнее. Поэтому австрийская земля Тироль состоит из двух

разделенных частей, а границы аме­риканских штатов сплошь и рядом рассекают

городские агломера­ции (например, Большой Нью-Йорк расположен на территориях

штатов Нью-Йорк и Нью-Джерси и частично захватывает Коннек­тикут). В

большинстве стран мира административные единицы имеют определенный исторический

смысл, т. е. сложились на ос­нове существующих веками культурно-географических

общностей.Можно сказать, что "'обычное'" АТД отражает этнографические и

исторические границы.

Кроме того, при проведении административных границ часто используется

принцип социально-экономической целесообразности.-Административные единицы

привязываются к крупным, интенсив­но развивающимся центрам и формируются в

качестве их зон тяго­тения (хинтерландов). Этот принцип применяется при

образовании новых административных единиц, отражающих современные реа­лии

поселенческой структуры (департаменты Франции). Он харак­терен для молодых

государств, например, африканских.

Исследования политических регионов во многом используют ту же методику, что и

исследования государств. Например, возможен анализ морфологии

административных единиц (и политических ре­гионов вообще), их границ,

пограничных споров, проблем террито­риального единства и исторической эволюции

регионов. Большой интерес представляют исследования эволюции АТД России.

АТД в привычных формах появилось в нашей стране в результате рефор­мы 1708 г.,

когда страна была разделена на восемь губерний. К нача­лу XX в. количество

административных единиц в Российской импе­рии достигло 97.

В нашей стране традиционно использовались трехуровенные си­стемы АТД:

губерния - провинция - уезд, губерния - уезд - волость, область - район -

сельсовет. Границы губерний в дореволюционное время иногда проводились по

результатам этнографических экспе­диций. В то же время губернии не выделялись

по этническому при­знаку, который сам по себе считался недостаточным

основанием (при-нимались во внимание также история, морфология, экономика и

др.). Зато в СССР широко применялся именно этнический принцип АТД. Были

образованы автономные республики, области, округа. На сле­дующем

территориальном уровне выделялись национальные райо­ны, которых одно время

было более двухсот, далее - национальные сельсоветы (более пятисот). Сетка

АТД в советское время была не­стабильной, особенно в 1920-30 гг.: менялась

сама структура (на­пример, в 1920-е годы применялось краевое деление),

границы ад­министративных единиц, появлялись и исчезали целые регионы (так,

одно время существовали Великолукская и Балашовская области).

Интерес представляют не только принципы проведения админи­стративных границ, но

и концепции названий регионов. Распространена историческая

концепция: административные единицы используют названия исторических

провинций, которым они насле­дуют (Тироль, Бавария, Умбрия и др.). Если

административная еди­ница совпадает с территорией проживания определенного

этноса, то она может быть названа по его имени - этническая концепция

(Фрисландия в Нидерландах, Белуджистан в Пакистане). Очень час­то

административные единицы называются по столичному городу ("центральная"

концепция, которая характерна для России). Неред­ко используется

природная концепция: название дается по природ­ным объектам, расположенным

на данной территории (департамен­ты Франции, Амурская область России).

В политико-географической структуре государства заложены внутренние

противоречия. Характерной для многих стран пробле­мой становится

регионализм, "младший брат" сепаратизма: админи­стративные единицы стремятся

к большей автономии, в них форми­руются региональные бюрократии, появляются

собственные лиде­ры, их столицы становятся центрами политической активности,

на­селение территорий начинает предпочитать региональную самоиден­тификацию

общенациональной. Регионализм особенно характерен для многонациональных стран,

где он часто превращается в сепара­тизм. Однако это явление может существовать

и в мононациональ­ных государствах, прежде всего в тех, для которых характерны

внут­ренние исторические границы и этнографическая неоднородность (так, в

Хорватии региональные движения есть в Далмации и Истрии). Важной

исследовательской темой является развитие регионализма, подразумевающее

выявление его причин, политических целей, ана­лиз регионального самосознания

как социокультурной основы регионалистского движения.

Центральные власти, естественно, воспринимают регионализм как угрозу

территориальной целостности страны. Их реакцией час­то становится изменение

сетки АТД, цель которого — подавление регионализма путем уничтожения самих

административных единиц, тяготеющих к обособлению. Одна из возможных технологий

- ис­пользование инверсного АТД вместо "прямого", т. е. рассечение

ад­министративными границами этноисторических общностей. Другая технология -

введение дробного АТД, т. е. максимальное измельче­ние административных

единиц, что подразумевает их ослабление, уменьшение экономического потенциала и

подавление амбиций.

Используется и простое изменение административных границ, чем, например,

обеспечивается численное доминирование государство-образующего этноса в

максимальном числе регионов через присое­динение новых территорий с заведомо

лояльным центру населени­ем. Или, напротив, из состава потенциально

"мятежных" провин­ций выводятся стратегически важные районы.

Однако в современном мире прямое подавление регионализма встречается все

реже. Многие государства, в особенности в Европе идут по пути автономизации

отдельных территорий. Например, в Бельгии, для которой характерны

исторические противоречия меж­ду фламандской и валлонской общинами, созданы

три региональ­ных правительства - в Фламандии, Валлонии и Брюсселе, и страна

фактически разделена на три части. В Испании старые провинции, отражавшие

поселенческую структуру, сгруппировали в автоном­ные области, совпадающие с

историческими областями (Астурия, Арагон, Андалусия и др.) и районами

проживания национальных меньшинств (Каталония, Страна Басков, Галисия).

В других странах не идут по пути тотального деления страны на автономные

регионы и дают особые права отдельным администра­тивным единицам. Расширенные

полномочия предоставляются от­дельным окраинным областям Италии. Наибольшей

автономией пользуется Сицилия, право специальной автономии имеют также

Сардиния, Трентино-Альто-Адидже (Южный Тироль с германоязыч-ным населением,

которое еще недавно выступало с сепаратистски­ми лозунгами), Фриули-Венеция-

Джулия и франкоязычная область Валле-д'Аоста. На постсоветском пространстве

такой особый ста­тус имеют Крым в составе Украины, Гагаузия в составе

Молдовы, Аджария в составе Грузии.

Исследоваться может степень дробности АТД. Сейчас в боль­шинстве

государств число административных единиц колеблется от 10 до 50, что считается

оптимальным для управления. Иногда используется крупная сетка АТД, например, в

Австрии (восемь зе­мель), Пакистане, Австралии, Белоруссии, Киргизии,

Таджикис­тане, Туркмении. Примерами стран с самой дробной сеткой АТД служат

Российская Федерация, которая делится на 89 единиц, и Франция (96

департаментов). Это ставит государство перед про­блемой эффективного управления

территориями. В одних случа­ях проблема решается унитаристскими методами

(Франция),в других - путем повышения самостоятельности территории и "разгрузки"

центра от полномочий (Россия).

Особая тема - границы между административными единицами. Подобно государственным

границам, они могут быть этнокультур­ными, природными и

геометрическими. Кроме того, часто исполь­зуются исторические

границы, совпадающие с реликтовыми грани­цами государств прошлого, и

социально-экономические границы, приблизительно очерчивающие район тяготения

(хинтерланд) круп­ного экономического центра. Этнокультурные административные

границы распространены в Индии. Исторические границы между административными

единицами особенно характерны для европей­ских стран, таких как Германия,

Австрия, Швейцария. Природные, социально-экономические и геометрические границы

чаще исполь­зуются в странах, не имеющих четко выраженного деления на

исто­рические провинции.

В современной России можно встретить все типы границ между административными

единицами. Этнокультурные границы характер­ны для республик, но нечасто

удается провести границу такого типа из-за недостаточного числа "этнически

чистых" районов. Поэтому эт­ническая контрастность даже республиканских

границ, как правило, низка. Исторический принцип характерен для границ в

Центральной России, где границы областей обычно наследуют границам

дорево­люционных губерний и часто напоминают о древнерусских княже­ствах.

Ярко выраженных природных границ немного. В качестве при­мера можно привести

границу Красноярского края и Хакасии по Ени­сею, границу Якутии и Амурской

области по Становому хребту. Не столь часто используется и геометрический

принцип. Определить ос­новной принцип проведения той или иной

административной грани­цы в пределах России обычно очень сложно, поскольку

каждая гра­ница формировалась под воздействием множества факторов и часто

менялась в зависимости от политической или экономической конъ­юнктуры (даже

граница Московской области неоднократно менялась).

Изменчивость административных границ нередко приводит к конфликтам наподобие

пограничных споров между государства­ми. Так, в России на фоне суверенизации

автономных республик появились межрегиональные территориальные претензии.

Неко­торые республики претендуют на территории, когда-то входившие в их состав

(Калмыкия на районы Астраханской области, Бурятия на Агинский Бурятский и

Усть-Ордынский Бурятский АО). С дру­гой стороны есть претензии к самим

республикам, к которым в свое время присоединяли районы краев и областей (так,

часть Красно­дарского края отошла к Адыгее). Речь, таким образом, идет об

исто­рических претензиях, а в случае с Бурятией значимым становится еще и

этнический фактор, поскольку на территориях автономных округов велико бурятское

население.

Пограничные споры могут объясняться социально-экономичес­кими причинами и

географическим тяготением. В 1993-94 гг. со­вершилась передача Сокольского

района Ивановской области, кото­рый был оторван от основной части области в

транспортном отно­шении (район находится на правом берегу Волги, моста нет),

в со­став Нижегородской области, к которой он географически тяготеет.

Передача Сокольского района и разделение Чечено-Ингушетии на две республики -

единственные примеры изменений сетки АТД в постсоветской России. Известны

попытки Норильска "уйти" в Тай­мырский (Долгано-Ненецкий) АО, на территории

которого он рас­положен в виде анклава, а Татарского района Новосибирской

облас­ти в состав Омской, поскольку Омск существенно ближе к Татарску, чем

Новосибирск. Действуют и исторические причины. Например, в Вельском районе

Тверской области, который в дореволюционное время входил в состав Смоленской

губернии, поговаривали о воз­вращении Смоленску.

Серьезная проблема связана с несовпадением этнических гра­ниц с

административными. Это - главная проблема АТД в много­национальных

государствах, провоцирующая межрегиональные пограничные споры и попытки

создания новых автономий. В од­них случаях это приводит к "вторичному

сепаратизму" - заявле­ниям в районах российских республик с русским населением

о стремлении выйти из состава республик. Такие настроения были в Якутии

(алмазодобывающий город Мирный), Карачаево-Черке­сии (северные казачьи районы)

и др. В других случаях речь идет о расширении территорий республик за счет

национальных окру­гов (Бурятия). В третьих - о создании новых национальных

авто­номий. В качестве примеров можно привести попытки раздела

Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии и Дагестана, борьбу за воссоздание

автономии немцев Поволжья. Попытки автономизации предпринимались и на уровне

административных районов (вопрос о воссоздании Шапсугского национального района

в при­черноморских районах Краснодарского края). Многие админист­ративные

единицы сталкиваются с проблемой территориальной целостности и в этом отношении

напоминают государства. Напри­мер, в Карачаево-Черкесии имели место выступления

за создание Карачаевской, Черкесской, казачьей Зеленчукско-Урупской респуб­лик,

а также за возвращение всей республики в состав Ставрополь­ского края.

Изменение сетки АТД и названий административных единиц преследует

определенные политические цели - повысить рацио­нальность и эффективность с

точки зрения управляемости и со­циально-экономической целесообразности. Выбор

типа АТД зави­сит от государственной идеологии. Одни государства используют

идею "единства в многообразии". Тогда границы административ­ных единиц

совпадают с историческими границами земель и эт­нических территорий. Другие

пытаются максимально отдалить сетку АТД от этнических и исторических границ

(однако есть риск создания слишком неестественной и недолговечной сетки,

по­скольку делать регионы бессмысленными достаточно опасно). Решение проблемы

может сводиться к укрупнению, измельчению административных единиц или к

инверсному делению. Например, в Югославии в 1931 г. были созданы 9

административных единиц -бановин с "нейтральными" названиями и границами,

которые не совпадали с этническими (рис. 18). Однако новая сетка оказалась

недолговечной из-за активности национальных движений. И вот уже через

несколько лет югославскому правительству пришлось пойти на вычленение особой

Хорватской бановины, созданной по чисто этническому принципу (договор

Цветковича-Мачека).

Классическим примером страны, радикально изменившей сетку АТД и добившейся

успеха, служит Франция. Здесь вместо старых феодальных провинций,

напоминающих о королевском периоде, в 1793 г. были созданы небольшие

департаменты, границы которых не совпадали с границами исторических

провинций, а названия ни­чем не напоминали об истории (применялась природная

концепция названий). Этот шаг должен был послужить сплочению французс­кой

нации, отказу от регионального самосознания и укреплению единства страны.

Задача была в основном решена, регионализм оказался подавленным.

Статья: Политическая регионалистика

Рис. 18. Административные границы в довоенной Югославии и их изменения.

В других странах пошли по пути укрупнения сетки АТД, что­бы решить проблему

управляемости. Не так давно этот шаг был предпринят в Хорватии, которая

унаследовала от Югославии очень дробную сетку АТД, включавшую более ста

общин. В декабре 1992 г. хорваты перешли к делению страны на 20 жупаний и

от­дельную единицу- город Загреб (рис. 19). Число единиц сокра­щено в пять

раз, обеспечено соответствие сетки АТД историчес­ким традициям,

подразумевалась и привязка жупаний к основным экономическим центрам. При

этом, заметим, Сербская Краина не выделялась по этническому признаку, только

в пределах двух жупаний были созданы районы со специальным статусом. Проек­ты

укрупнения сетки АТД реализуются в Польше, которая дели­лась на 49 воеводств,

предлагаются в Португалии. Серьезной про­блемой остается региональная

структура России, которая уникальна по своей сложности и дробности. Назревает

решение задачи оптимизации АТД России, хотя этот процесс пока блокирован

кон­ституцией федеративного государства: процедура изменения сет­ки АТД

крайне сложна (реальным пока является процесс добро­вольного объединения

субъектов федерации по итогам референ­думов, о чем идет речь в Москве и

Московской области, Санкт-Петербурге и Ленинградской области).

Статья: Политическая регионалистика

Статья: Политическая регионалистика

Рис. 19. Изменения административно-территориального деления в Хорватии.

Как уже отмечалось, деление государства на административные единицы - это только

один из вариантов его политико-географической структуры. Другие варианты

определяются в рамках полити­ческого районирования.

Политическое районирование сводится к основной исследователь­ской операции -

разделению территории на части по определен­ным признакам. В

административном делении регионы заданы изначально, и исследуется лишь

результат. В политическом районировании выделяются определенные признаки: их

называют районообразующими. По этим признакам территория делится на

политичес­кие районы. Надо заметить, что районирование - одна из

важнейших научных задач политической географии.

Теория районирования хорошо разработана географами. Суще­ствует множество

подходов к районированию. Так, деление территории на районы может быть полным

или неполным. В первом случае вся территория делится на районы без остатка.

Например, это может быть деление страны на электоральные районы,

отли­чающиеся индивидуальными особенностями голосований, или на региональные

политические культуры со своими системами цен­ностей. Во втором случае на

территории государства выделяются одна или несколько территорий, для которых

характерно опреде­ленное политическое явление. Это могут быть зоны

политичес­ких рисков, связанных с сепаратизмом, или ареалы голосования за

определенную партию. Оставшаяся территория остается не поделенной на районы,

поскольку такая задача не ставится.

Существуют различные типы политических районов. Гомоген­ные ("обычные")

районы выделяются по особенностям распрост­ранения одной политической

характеристики или явления. По оп­ределению они однородны. Это могут быть

ареалы преимуще­ственного голосования за определенную партию или районы с

разной степенью популярности этой партии.

Синтетические районы выделяются по системе признаков. При их выделении во

внимание принимается множество параметров, из которых выводится синтетическая

качественная характеристи­ка. Например, это может быть региональная

политическая куль­тура, которая определяется с помощью сложного анализа

полити­ческих процессов и голосований. Понятие "политическая культу­ра"

первоначально ассоциировалась с конкретным государством: подразумевалось, что

каждое государство обладает своей ориги­нальной политической культурой. Этот

подход был развит Г. Алмондом и С. Вербой в их монографии "Сivic Culture", в

которой рассматривались национальные политические культуры США, Великобритании,

Италии, Германии и Мексики. Но исследования внутренней дифференциации

государств с точки зрения полити­ческих ориентаций избирателей и ценностных

систем, которым они следуют, показывают, что политическая культура не едина для

всех территорий, и можно наряду с национальной политической культурой

рассматривать региональные политические культуры.

Возможно также районирование страны по характеру и степе­ни геополитических

рисков (стратегическое значение, угрозы тер­риториальной целостности и др.).

Синтетические районы индивидуальны, им часто дается собственное имя

(например, "Крас­ный пояс" на юге России, разумеется, в строго научном его

пони­мании). Одной из важнейших исследовательских проблем отече­ственной

политической географии является политическое райони­рование России, в

частности, выделение региональных политичес­ких культур.

Особый подход в районировании позволяет выделять функци­ональные районы,

которые также называют узловыми. В отличие от гомогенных, эти районы

могут быть внутренне неоднородны­ми. Однако они характеризуются определенным

функциональным единством и некоторой внутренней организацией, т. е.

представ­ляют собой единую систему со своим центром (центрами) и

свя­зями. В сущности каждое государство представляет собой функ­циональный

район.

Районы указанного типа существуют и внутри государств. Их можно выделить,

исследуя конфигурацию организующих центров, центробежных и

центростремительных потоков, коммуникацион­ных сетей и векторов.

Функциональный район, таким образом, представляет собой поле взаимодействия.

Каждая административ­ная единица может рассматриваться как функциональный

район. Однако возможно выделение "реальных" функциональных райо­нов через

анализ связей внутри государства.

Таким образом, есть несколько подходов к политико-географи­ческой структуре

государства:

а) административно-территориальное деление;

б) государство как группа политических районов, выделяемых по различным

признакам {частные примеры - электоральная, гео­политическая структуры

государства);

в) отдельные районы в пределах государства с особыми поли­тическими

явлениями и характеристиками {зоны политических рисков, стратегически важные

территории, районы доминиро­вания оппозиционных настроений и т. п.);

г) государство как функциональная система, т. е. совокуп­ность центров и

линий коммуникации, представляющих собой его несущую основу.

§2. Отношения "центр-периферия" и теория диффузии инноваций

Из предыдущего параграфа следует, что политическое простран-ство

структурировано. Исследования пространственных политических структур

занимают важное место в политической географии. Территория делится на

районы и ареалы, ее рассекают границы и другие барьеры, она имеет свои центры и

линии связей. Все это - структурные элементы политического пространства.

В географии неоднократно предпринимались попытки вывести определенные

закономерности территориальной структуры. Возник­ли, в частности, разнообразные

теории концентрических кругов. В одной из них, сформулированной

немецким экономистом И. Тюненом, выделялись зоны специализации экономики,

которые имели вид концентрических кругов. Территориальные структуры

концен­трического типа выделялись в геополитике (модель мира X. Маккиндера) и

географическом государствоведении (историко-географическая структура

государства, формирующегося вокруг истори­ческого ядра). Другим изобретением в

географии стала теория цен­тральных мест, изображавшая

экономико-географическое простран­ство в виде гексагональной решетки, в узлах

которой формирова­лись экономические центры (В. Кристаллер, А. Лёш).

Политическая география имеет дело с различными подходами к территориальной

структуре. Выше говорилось о геополитических моделях мира, районировании и

других примерах структурных ис­следований. Важную роль для политической

географии имеет тео­рия отношений "центр-периферия". Сразу оговоримся,

что эта тео­рия применима на всех уровнях политической географии. Обычно она

используется при изучении внутренней структуры отдельных государств. Поэтому в

данной работе мы условно рассматриваем ее в рамках политической регионалистики.

Однако исследования от­ношений "центр-периферия" проводятся на

макрорегиональном и глобальном уровнях, развиваются в электоральной географии.

Отношения "центр-периферия''' описывают процесс структу­рирования

политического пространства, в ходе которого выде­ляются центры {ядра), с

которыми связаны определенная актив­ность, определенные процессы и,

соответственно, периферии. Можно вспомнить используемый в геополитике

мир-системный подход, который делит мировое пространство на ядро,

полупери­ферию и периферию по роли территорий в мировом хозяйстве (эксплуатация

или подчинение) и уровням экономического разви­тия (высокий или низкий).

Эволюционистский подход к исследо­ваниям государства выделяет

государствообразующие ядра, или геополитические центры. Возможна и общая теория

отношений "центр-периферия".

Чаще всего смысл отношений "центр-периферия" связывается с неравномерностью

распределения по территории функций управ­ления и воспроизводства инноваций.

В самом общем виде речь идет о внутригосударственных контрастах любого

происхождения. Ведь каждое явление и каждый процесс имеют свои центр и

периферию, определяемые или по уровню развития явления (более развитый центр

и менее развитая периферия), или по месту его происхожде­ния (центр как место

зарождения явления, "донор", периферия как "акцептор"). Можно выделить четыре

концепции отношений "центр-периферия".

1. Инновационная концепция. Центр ассоциируется с местом, в котором

происходит или выработка собственных инноваций, или трансляция заимствованных

извне. Периферия, в свою очередь, или с запозданием воспринимает инновации, или

их отторгает. Территориальные неравномерности в воспроизводстве инноваций и

времени их восприятия исследуются в теории диффузии инно­ваций (см. ниже).

2. Управленческая концепция. Функции управления распределе­ны по

территории неравномерно. В пространстве, таким образом, хорошо выражены

отношения господства-подчинения: одни терри­тории и центры правят, другие -

подчиняются. Центр ассоциирует­ся с местом, из которого осуществляется

управление политически­ми процессами. Существует формальная управленческая

структу­ра: каждое государство имеет столицу, административные центры регионов

и управляемую "провинцию", т. е. периферию. Эта струк­тура совпадает с сеткой

АТД.

Особое место в политической географии занимают исследования столиц -

политико-административных центров государств. Столи­ца - это средоточие властных

органов, символ государственной вла­сти. Она выполняет комплекс столичных

функций, как первичных -управление государством, принятие политических

решений, так и вторичных - выработка политических инноваций, управление

эко­номикой, деловая и культурная активность.

Выделяются различные модели столиц. Существует представле­ние о естественных

и искусственных столицах, подобное представ­лению о естественных

границах и органических государствах. У естественных столиц - длительная

история (Лондон, Париж, Пра­га), искусственные столицы создаются волевым

решением (как Санкт-Петербург или Канберра). Однако такая типология столиц

представляется надуманной, поскольку речь должна идти не о воз­расте столицы

или способе принятия решения о ее размещении, а об эффективности

использования данного города в качестве столицы.

Поэтому более продуктивным является различение моделей сто­личных центров.

Выделяются две основных модели - европейская и американская. В

первом случае столица представляет собой круп­ный многофункциональный центр,

имеющий длительную историю, она доминирует не только в политической сфере, но и

в культуре, экономике. Это - классические европейские столицы, такие как

Па­риж, Лондон, Стокгольм и др. Столицы этого типа встречаются и на других

континентах (Бангкок, Тегеран и др.).

После появления на свет США популярность приобрела амери­канская модель

столичного центра. Здесь столица ассоциируется с "центром ответственности",

невелика по размерам и выполняет сугубо политико-административные функции.

Классическим при­мером служит Вашингтон, но в XX в. появились столицы этого

типа, еще меньшие по числу жителей (Бонн, Оттава, Канберра, Бразилиа,

Исламабад, Абуджа, Ямусукро). В США почти все центры штатов относятся к

американскому типу, за считанными исключениями (Бостон, Денвер, Финикс).

В странах "третьего мира", особенно в Африке, столицы, не имея продолжительной

истории, как европейские, быстро раз­растаются за счет интенсивной миграции

сельского населения. Они доминируют в экономике страны и отличаются

непропор­циональным перенаселением. Такие столицы формально напо­минают

европейские, но выглядят как гротеск. Поэтому можно говорить об особой модели

столиц "третьего мира" - относи­тельно молодых, но чрезмерно больших

городах, доминирую­щих во всех сферах (Киншаса, Аккра и др). В некоторых

афри­канских странах было принято решение о переносе столицы из перенаселенного

мегаполиса в небольшие города (Нигерия, Кот-д'Ивуар, Танзания).

О степени доминирования столицы (а заодно о политико-гео­графической

структуре государства) в общественной жизни го­сударства можно судить по ее

доле в населении. Есть ярко вы­раженные моноцентрические страны, в которых

абсолютно до­минирует столичный центр. Например, в Уругвае более 40% жителей

проживает в Монтевидео. Ярко выраженный моноцен­тризм характерен для Венгрии,

Австрии (около 20% населения сосредоточено в столице), многих постсоветских

государств (Армения, Эстония, Латвия). Обычно в столице живет около 10%

жителей государства, что можно считать нормальным показате­лем. С другой

стороны, есть полицентрические страны, в кото­рых столицы, являясь крупными

городами, не выделяются столь явно в социально-экономической жизни (Китай,

Индия, отчас­ти Россия). И, наконец, в некоторых государствах столицы

от­носятся к американскому типу и даже "теряются" среди боль­ших городов

страны (Бразилия, Канада, Австралия, Пакистан и др.). Здесь в столицах

проживает 1-2% жителей и даже мень­ше (как в США и Бразилии).

Некоторые государства допускают разделение столичных фун­кций между несколькими

центрами (феномен "разделенной сто­лицы"). Например, в ЮАР помимо

официальной столицы Прето­рии часть столичных функций выполняет Кейптаун, что

создает определенные неудобства (поэтому появилась идея переноса сто­лицы в

центр страны, например, в столицу Оранжевой провинции Блумфонтейн).

Помимо "формальной" можно говорить о фактических управлен­ческих структурах.

В пределах государств могут выделяться:

а) фактические столицы, в которых сосредоточены функции уп­равления, в

отличие от официальных столиц (Котону в Бенине, Ла-Пас в Боливии);

б) "вторые столицы", мощные субцентры, конкурирующие за влияние с

официальными столицами, в т. ч. как места принятия по­литических решений

(Гамбург и Мюнхен, Нью-Йорк и Лос-Андже­лес, Бомбей и Калькутта и др.);

в) центры элитогенеза, из которых происходит основная часть правящей элиты

(городок Тикрит в Ираке - родина С. Хусейна);

г) центры регионализма и сепаратизма, претендующие на особую политическую

роль и даже статус столиц новых независимых госу­дарств (Квебек, Барселона и

др.);

д) центры, играющие важную роль в глобальной или макрорегиональной

политической системе, но не являющиеся столицей свое­го государства (Нью-

Йорк, Женева, Страсбург).

Поэтому управленческая структура центров и периферий госу­дарства обычно

отличается от "официальной", т. е. от АТД. В преде­лах государств существует

множество центров разного ранга и, соответственно, периферий разного типа.

3. Социально-экономическая концепция. Здесь экономически бо­лее развитый

центр противопоставляется менее развитой перифе­рии (Грицай и др., 1991). Во

многих исследованиях в отношениях "центр-периферия" подразумевается именно

экономический кон­текст (например, в мир-системном подходе в геополитике). Для

не­которых государств экономические контрасты легко обнаруживаются в процессе

географических противопоставлений. Например, это могут быть контрасты между

более развитым Севером и менее раз­витым Югом, характерные для многих

европейских государств (Италия, Испания, Португалия).

Социально-экономическая концепция отношений "центр-пери­ферия" имеет

определенное политическое значение. Наличие эко­номических ресурсов часто

стимулирует развитие политических цен­тров, рост их особых амбиций. В

качестве примера можно привести попытки обособления Северной Италии -

экономического центра страны от южной периферии, вылившиеся в сепаратистское

движе­ние, которое возглавила Лига Севера (бывшая Ломбардская Лига).

Существует теория '''внутреннего колониализма", описывающая политическую

иерархию территорий в составе государства, которая объясняется экономическим

неравенством. Для периферии харак­терна ориентация на производство сырья,

местная рабочая сила от­личается низкой квалификацией. В то же время центр

берет на себя переработку сырья и обучение специалистов. Теория "внутреннего

колониализма" объясняет отношения между центром и периферией в неомарксистском

ключе. Считается, что "униженное" положение периферии стимулирует сепаратизм,

если на этой территории про­живают национальные меньшинства. В качестве

типичного приме­ра приводятся кельтские окраины Великобритании – Шотландия и

Уэльс (Hechter, 1975). Периферия становится рассадником т. н.

этнорегионалъных движений, или в других терминах - антисистем­ных

движений — левых, леворадикальных, националистических. Ис­следования

сепаратизма уделяют значительное внимание таким "внутренним колониям" и их

развитию.

4. Все три описанные концепции отношений "центр-перифе­рия" по определению

статичны. Они показывают моментальный срез территориальной структуры

государства. Но возможна и ди­намичная историческая концепция отношений

"центр-перифе­рия". В рамках этой концепции анализируются центры и

перифе­рии государствообразующего процесса (напомним об эволюцио­низме). С

точки зрения отношений "центр-периферия" государствообразующий процесс

рассматривал норвежский исследователь Стейн Роккан, который взял за

основу макрорегиональный уро­вень — европейский и изучал

историко-географический процесс го­сударственного строительства в Европе

(Rоkkаn, 1975; Сеntre аnd Рeriрherу, 1980).

С. Роккан исследует процесс расслоения идеального территори­ального сообщества,

которое характеризуется минимальной диффе­ренциацией. Расслоение происходит в

трех измерениях - военно-административном, экономическом и культурном. Основные

процес­сы структурирования "изначального" политического пространства -

фрагментация, сжатие и реорганизация. В результате всех этих процессов и

сформировалась европейская территория с ее опреде­ленной политико-исторической

структурой. Для политической гео­графии особое значение имеет предложенная С.

Рокканом типоло­гия периферий (Rоkkаn, 1983). С. Роккан выделяет четыре

типа пе­риферий государствообразования.

1. Буферные периферии, которые находятся между крупными

государствообразующими ядрами и исторически испытывают воздействие с разных

сторон. Основная часть таких периферий в Европе находится на стыке романских и

германских народов, другими словами - между ядрами Франции и Италии с од­ной

стороны, Германии и Австрии - с другой. Примерами служат Бельгия, Люксембург,

Эльзас и Лотарингия, франкоязычная Юра в Швейцарии, Савойя, Валле-д'Аоста,

Ницца и Южный Тироль.

2. Внешние периферии - отдаленные окраинные земли, обычно - периферийные

приморские районы (Исландия, Фарерские острова).

3. Анклавные периферии, которые со всех сторон окружены чуже­родным

ареалом (ретероманские районы Граубюндена в Швейцарии).

4. Периферии неудавшегося центра - территории, которые пы­тались стать

центром государствообразования, но эта попытка ока­залась неудачной (Шотландия,

Каталония, Аквитания, Бавария).

Модель "центр-периферия" является небесспорной. Необходи­мо отметить, что

отношение к территориям как к центрам и перифе­риям не должно иметь

аксиологической окраски, т. е. периферия не может восприниматься как что-то

вторичное или отсталое. Возмо­жен альтернативный подход, который снимает

предвзятое отноше­ние к периферии, — двухполюсные и многополюсные

модели, в кото­рых периферии считаются особыми центрами (традиции,

консерва­тизма). Таким образом, в территориальной структуре выделяются центры

инноваций, модернизации и центры традиционализма, а ис­следователь полностью

отказывается от ценностных суждений. На­пример, противостояние революционного

Парижа и контрреволю­ционной Вандеи в конце XVIII в. может считаться не

противостоя­нием "передового" центра и "отсталой" окраины, а конфликтом двух

центров, защищавших свои взгляды на исторический путь Франции. В Испании в

период гражданской войны друг другу противостояли два центра - консервативный

кастильский Бургос на севере страны, в котором находилась ставка Франко, и

революционный Альбасете на юго-востоке.

Модель "центр-периферия", точнее ее инновационная концепция тесно связана с

теорией диффузии инноваций. Под инновациями в политической географии

подразумеваются новые политические яв­ления, идеи, которые постепенно

распространяются на все большую территорию. Автор этой теории - шведский

географ Торстен Хегер-странд, основные работы которого вышли в конце

1960-х годов (Наgеrstrand,1967). Т. Хегерстранд занимался исследованиями юж­ных

районов Швеции, предметом его анализа были процессы рас­пространения

автомобилей, затем -радиоприемников в семьях мес­тных жителей. Была открыта

пространственно-временная картина этих процессов, затем появилась специальная

теория.

Процесс распространения инноваций не обязательно имеет ли­нейный характер,

т.е не всегда идет только в сторону усиления ин­новационной деятельности на

все большей территории. В некото­рых случаях, особенно в политике возможна

приливно-отливная модель: инновации сначала могут восприниматься на

определенной территории, а потом быть отторгнуты (об этом свидетельствуют

ре­зультаты голосований в динамике).

Есть и другие тонкости. В одних случаях инновационный центр может

действительно выполнять функцию продуцирования инно­ваций, являться местом их

рождения. Но он может служить и пере­датчиком заимствований, которые для

данной страны являются ин­новациями (роль Петербурга, через который в Россию

распростра­нялось европейское влияние). В качестве инновационного центра

может выступать территория, которая отличается наибольшей вос­приимчивостью к

инновациям, но не обязательно их производит или транслирует. Не всегда в

исследованиях четко определяются цент­ры, в которых начался процесс. Нередко

просто выделяется район, в котором инновационный процесс развит выше среднего

уровня.

Инновационный процесс обычно изучается в динамике (хотя возможны и моментальные

срезы распространения инновацион­ного процесса с выделением ситуативных центров

и периферий). Определяются очаги возникновения инновации, затем

исследует­ся собственно процесс диффузии, распространения инновации по

территории, выделения новых ("вторичных") центров. В какой-то момент может

наступить конденсация, когда процесс достигает точки насыщения, т. е.

инновация становится общепризнанным яв­лением. Диффузию инноваций иногда

сравнивают с распростра­нением плесени на апельсине: старые очаги разрастаются,

один за другим возникают новые, и, наконец, плесень захватывает всю

поверхность.

Известны два основных типа диффузии инноваций. Первый -диффузия через

распространение (expansion). В этом случае число носителей инновации и

площадь инновационной территории посте­пенно растут. Интересные и яркие примеры

диффузии инноваций можно получить из электоральной географии. Голосование

опреде­ленного типа может считаться индикатором диффузии инноваций. Территория

преимущественного голосования этого типа может по­степенно увеличиваться, что

является примером диффузии через распространение (Журавлев, 1992, 1993).

Второй тип носит название диффузии через перемещение (relосаtion). В

этом случае носители инновации перемещаются из одного места в другое и создают

новые центры инновационной активности. В качестве примера можно привести

процесс европеи­зации колоний: группы белых переселялись куда-нибудь в Африку,

занимались там миссионерской и прочей культурно-просветительс­кой

деятельностью. Аналогичным образом английские пуритане -носители протестантской

трудовой этики эмигрировали в Америку, заложив основы американской культуры и

государственности. Свою роль может сыграть и переселение в новое место яркого

политичес­кого лидера, который пытается обратить население в свою веру (как Че

Гевара отправился с Кубы делать революцию в Боливию).

При изучении диффузии инноваций может быть определена скорость

распространения инноваций, которая зависит от вязкос­ти среды, ее

восприимчивости к инновациям. Существуют барь­еры диффузии, которые не

пропускают инновации. Эти барьеры могут иметь этнокультурную природу (один

этнос может оказаться восприимчивым к инновациям, а другой более

консервативным) или совпадать с политическими границами, которые часто

стано­вятся препятствиями для распространения инноваций (как напри­мер,

советская граница выполняла функцию барьера на пути за­падной культуры).

Существует несколько методов картирования диффузии инно­ваций, которые

помогают понять характер этого процесса. Возмож­но отображение границ

инновационных территорий или же границ районов, характеризующихся различной

динамикой инновационно­го процесса (районы роста или спада инновационной

активности). Используется метод изохрон - линий, соединяющих точки, в кото­рые

инновация проникла в одно и то же время. Распространение инноваций может быть

показано путем обозначения центров зарож­дения и векторов распространения

инновационного процесса.

Помимо моделей "центр-периферия" и диффузии инноваций в исследованиях

пространственных политических структур исполь­зуется модель территориальных

градиентов. Эта модель примени­ма, если происходит постепенное возрастание

или убывание опре­деленного показателя (явления) при движении в одну сторону.

Она показывает количественные или качественные изменения вдоль

оп­ределенной оси, например, "север-юг" или "запад-восток" (хотя

те­оретически эта ось может проходить в любом направлении). Речь идет об

исследовании градиента - постепенного изменения ситуа­ции от места к месту.

В Европе наибольший интерес политико-географов всегда при­влекал градиент

"запад-восток". Множество трудов посвящено ис­следованию различий между

западными и восточными районами Европы, т. е. западно-восточному европейскому

градиенту, прояв­ляющемуся, в частности, в политической культуре. В некоторых

работах Западная Европа ассоциируется с либеральной демокра­тией, а Восточная

Европа - с авторитаризмом (Б. Мур). Другие авторы проводили разграничительные

линии между Западом и Востоком. Например, П. Андерсон, исследовавший подъем

абсо­лютизма, говорил о линии Эльба-Альпы, восточнее которой в XVIII-XIX вв.

формировались абсолютистские режимы. В XX в. линия раздела Европы на Запад и

Восток стала очевидной - "же­лезный занавес". При изучении политико-

культурных различий между западными и восточными европейскими землями

прини­мают во внимание социально-экономические градиенты - умень­шение

плотности населения, экономической освоенности терри­тории с запада на восток

и др.

В Европе выделяют фрагментированный срединный пояс, про­ходящий с севера на

юг по территории Германии, Швейцарии, Авст­рии и Италии. Когда-то этот пояс

занимала Священная Римская им­перия, долгое время он был политически

раздробленным, распада­ясь на множество феодальных государств. Этот пояс

отделял при­морские западноевропейские государства от внутриконтинентальных

восточных земель, заселенных в основном славянами. С. Роккан в исследовании

политико-исторической структуры Европы вы­делял четыре меридиональные полосы

-Атлантическую периферию, Западные прибрежные равнины, Центральные равнины и

Альпы (аналог срединного пояса), Континентальную периферию.

Другие исследователи уделяли внимание градиенту "север-юг". В той же Европе

они указывали на экономические различия между северными и южными территориями

(в т. ч. в экономической куль­туре, где север с его протестантской этикой и

более эффективным производством противопоставлялся патриархальному

католическо­му югу). Об этом говорили такие исследователи, как И. Валлерстайн

и Макнейл. С. Роккан указывал на сохраняющуюся роль реликто­вой границы

Римской империи, приблизительно разделяющей ро­манскую и германскую части

Европы. В этой связи он выделял три параллельных зоны политико-географической

Европы - Средиземноморье, имперские земли к северу от Альп и земли, не

входившие в состав Римской империи.

§3. Политическое ландшафтоведение

В последнее время в политическом анализе часто используется понятие

"политический ландшафт". Одно из направлений ис­следований политического

пространства предполагает выявление его структуры (морфологии). Подходы к

морфологии политического про­странства разрабатываются особой политической

дисциплиной -политическим ландшафтоведением.

В зарубежной литературе речь, как правило, идет только о внеш­ней стороне

политического ландшафта, о его видимом облике и при­чинах его формирования. В

таком понимании политический ланд­шафт по преимуществу визуален. Он

представляет собой модифи­кацию природного ландшафта человеком, причем

способ и формы этой модификации характеризуют творцов данного ландшафта. По

традиции, именно внешние, видимые изменения в природном ланд­шафте, автором

которых является человек, находятся в центре внимания исследователей

политического ландшафта.

Т. Джордан и Л. Раунтри рассматривают три категории визуальных политических

явлений (Jordan, Rowntree, 1986). Первая из них - вли­яние на ландшафт

правовой системы. Наиболее характерный случай связан с системой землевладения

и землепользования, которая всегда легко определима на местности, в

особенности с воздуха (сохранение частной собственности в сельском хозяйстве

Польши в социалисти­ческий период истории этой страны привело к тому, что

сельский ландшафт Польши в отличие от других восточноевропейских стран

выглядел как бесконечная чересполосица). В городах нередко вводят­ся

ограничения на высоту зданий, что приводит к существенным от­личиям в

городских ландшафтах (два полярных примера - Нью-Йорк и Афины). Все видимые

последствия правовых норм являются неотъемлемым элементом политического

ландшафта, точнее говоря, они делают природный ландшафт политическим.

Второе проявление политики, запечатленное в ландшафте, это физические

свойства государственных границ. Классическим при­мером маркировки границы,

которая имеет глубокий культурно-политический смысл, является Великая

Китайская стена. Границы могут представать не только в виде крепостной стены

(в на­шем столетии - Берлинская стена, укрепленная демаркационная линия между

Северной Кореей и Южной Кореей), но и как засеч­ная черта (известные из

российской истории Большая Засечная черта, Белгородская черта и др.) или в

современных государствах в виде контрольно-следовой полосы и линий из колючей

прово­локи. Атрибутом политического ландшафта "закрытых обществ" является

укрепленная фронтальная граница, на местности выра­жающая лозунг "граница на

замке". Физические свойства государ­ственных границ зачастую отражают

"оборонное сознание". В то же время современные проницаемые границы бывают

вообще не маркированы. Во всех этих случаях государственная граница как

визуальный элемент политического ландшафта несет на себе от­печаток

государственной идеологии.

Политический ландшафт в его видимой части отражает полити­ку центрального или

регионального правительства. В политическом ландшафте могут быть запечатлены

характерные черты того или иного исторического периода, тем более, что

власти, как правило, стремятся произвести "исторические" изменения в

ландшафте. Ги­перцентрализация политической жизни часто выражается в рисунке

транспортной сети (радиальная система транспортных магистралей с центром в

Москве). Политические режимы используют те или иные объекты природы (горы,

реки, моря, озера), культуры (храмы, двор­цы, крепости), экономики (заводы,

плотины) как символы своего могущества и элементы национальной идеологии.

Очень часто они создают собственные архитектурные стили (французский стиль

ам­пир). Милитаризация образа жизни и политического сознания так­же

выражается в ландшафте (как например, повсеместные бетон­ные укрепления в

Албании времен Энвера Ходжи).

Большинство политических режимов пытается насытить ланд­шафт признаками своего

присутствия и идеологическими симво­лами (флаги, плакаты, монументы и др.). От

гитлеровской Герма­нии осталась сеть автобанов, а "черные полковники", придя к

вла­сти в Греции, стали широко использовать свой символ - птицу Феникс.

Наиболее идеологизированными в истории XX в. были политические ландшафты

социалистических стран (памятники вождям, мавзолеи, многочисленные лозунги на

зданиях и др.). Идеологизация политического ландшафта с одной стороны

является отражением политической культуры, а с другой призвана воз­действовать

на массовое сознание. Радикальный разрыв с про­шлым в странах Балтии,

Закавказья, на Западной Украине сим­волизировался разрушением памятников В. И.

Ленину. Смена го­сударственной идеологии в постсоветском Узбекистане выразилась

в замене на одной из ташкентских площадей памятника К. Марк­су на памятник

эмиру Тамерлану. В то же время визуальный по­литический ландшафт Приднестровья

отличается сохранением советской символики, традиционных для коммунистической

эпо­хи памятников, что делает его типологически отличным от поли­тического

ландшафта постсоветской Молдовы.

Таковы визуальные особенности политического ландшафта, но они не исчерпывают

содержание этого понятия. В основе понятия "политический ландшафт" лежит

представление о том, что каждая политическая культура вносит свои изменения в

природный ланд­шафт и тем самым проявляет себя в качестве ландшафтообразующего

фактора. Политический ландшафт представляет собой про­странственно

организованную систему, включающую в себя фено­мены политической жизни и

природные условия и обладающую тер­риториальностью. Основное значение этого

понятия заключается в том, что оно помогает связать политический процесс с

окружающей средой, в которой он протекает. Для того, чтобы сделать эту связь

более эффективной, представлений о визуальном политическом лан­дшафте

недостаточно (Туровский, 1995).

Политический ландшафт в действительности имеет две фор­мы проявления -

идеальную и визуальную. В своей идеальной форме политический ландшафт - это

умопостигаемое явление историчес­кого бытия, включающее в себя политические

события прошлого, политическую активность в данной местности и ее особенности и

пр. В своей визуальной форме политический ландшафт предстает наблюдателю как

сочетание природы и последствий политического процесса для окружающей среды.

Рассматривать политический ландшафт только как визуальное явление не всегда

целесообразно, потому что необходимо объясне­ние причин появления в ландшафте

тех или иных визуальных объек­тов. Для этого объяснения исследователь,

исходящий из концепции визуального политического ландшафта, должен обратиться

к анали­зу особенностей местной политической культуры, местного политического

процесса в прошлом и настоящем. Со своей стороны ис­следователь политической

культуры неизбежно фиксирует ее вне­шние проявления, ее воздействие на

окружающую среду, ее привяз­ку к определенной территории с определенными

границами. С по­мощью понятия "политический ландшафт" оба направления

иссле­дований объединяются.

Для политической географии любой ландшафт является полити­ческим. Причина

состоит в его связи с политической активностью человека, в его значимости для

политической культуры. Носителем этой значимости является идеальный, не

выраженный непосред­ственным образом в "материальном" ландшафте слой

политическо­го ландшафта. Ведь человек не только преобразует внешний облик

природы и меняет ее свойства. Он наполняет ландшафт политичес­ким смыслом.

Таким образом, политический ландшафт далеко не исчерпывается измененным

политической деятельностью природ­ным ландшафтом. В отношении последнего речь

может идти о поли­тизированном природном ландшафте (наделение

политическим смыслом природных объектов и насыщение природного ландшафта

политическими символами).

Итак, методологическая значимость понятия "политический лан­дшафт"

заключается в следующем. Во-первых, каждый политичес­кий ландшафт занимает

конкретную территорию. Тем самым он свя­зывается с местной политической

культурой, которая выступает в качестве компонента местного политического

ландшафта. Во-вто­рых, политический ландшафт связан с природой, природными

ус­ловиями. В-третьих, политический ландшафт связан с политичес­ким

процессом. Тем самым политический ландшафт как категория политического

анализа представляет комплексную территориально-природно-политическую

систему, в рамках которой связаны терри­тория, природа и политический

процесс.

Политический ландшафт - это синтез множества элементов, слож­ная система,

обладающая временной динамикой, гармония (или дис­гармония) природы и

политики, истории и географии. Его можно представить как систему, включающую

три композиционных слоя -природный, идеальный и воплощенный. В него также

включается топонимика.

Природный слой политического ландшафта видится как со­вокупность

природных явлений и условий, которые значимы для политической сферы. Природа

оказывает непосредственное вли­яние на традиционные представления о мире.

Природные усло­вия ставят пределы возможностям политического развития,

при­менения политических технологий, использования элементов иных политических

систем и корректируют ассимиляцию заим­ствованных элементов. Сложные природные

условия не раз в истории востребовали централизованное государство. Вспом­ним и

дискуссию о том, насколько в России с ее суровым кли­матом применима рыночная

модель экономики. Под влиянием природы формируются национальная политическая

культура, ценностные ориентации.

Природа является ареной для человеческой деятельности, а ее внешний облик

вместе с природными условиями становятся од­ной из первооснов визуальной

формы политического ландшафта. Для национальной культуры природа выступает в

качестве "поэтического пространства", апелляция к которому особенно

ха­рактерна для национализма. Представление о Родине - это фор­ма политизации

природных ландшафтов. Природный ландшафт в ходе политического процесса

насыщается политическими смыс­лами, он ассоциируется с великими сражениями и

другими зна­чимыми историческими событиями, национальными символами

(например, Куликово Поле, гора Арарат для армян, гора Мангендэ для северных

корейцев). Специальные исследования природ­ного слоя политического ландшафта

особенно характерны для географического детерминизма.

Человек со своей стороны вносит в формирование политичес­кого ландшафта свой

существенный вклад. Говоря о воплощенном слое политического ландшафта,

мы имеем в виду политическую деятельность, направленную на изменение внешнего

облика лан­дшафта или непреднамеренно вызывающую эти изменения. Сюда относится,

прежде всего, строительство - "стройки века" и иные имеющие политическое

значение проекты, изменяющие окружа­ющую среду. Нередко такое строительство

носит "рекламный" характер, оно призвано продемонстрировать возможности

чело­века при том или ином государственном строе (плотины и проект "поворота

рек" в Советском Союзе). В любом случае политичес­кая культура выступает как

основной фактор ландшафтообразования, а практически повсеместный характер

человеческой активности заставляет сделать вывод о том, что любой ландшафт

несет в себе признаки ландшафта политического.

Третий композиционный слой политического ландшафта следу­ет именовать

идеальным слоем. Несмотря на то, что этот слой "не­видим", без обращения к

нему любое исследование политического ландшафта будет лишь поверхностным

описанием внешних явле­ний и следствий той самой деятельности, которая

совершается в идеальном слое политического ландшафта. Речь идет об

идеоло­гическом наполнении политического ландшафта, его информацион­ном

содержании, "памяти ландшафта".

Идеальный слой создается, во-первых, политическими процес­сами прошлого и

настоящего на данной территории. Эти процессы далеко не всегда отражаются в

визуальном ландшафте, но в ланд­шафте идеальном они предстают как элементы

местной политичес­кой культуры. Архетипы сознания и поведенческие императивы

яв­ляются неотъемлемой частью политического ландшафта, который должен

рассматриваться только как комплексное явление.

Во-вторых, идеальный слой формируется благодаря индиви­дуальной деятельности

личностей - государственных деятелей, пассионариев. Политический

ландшафт получает, таким образом, связь с пассионариями и результатами их

деятельности, причем эта связь носит двоякий характер. С одной стороны,

политический лан­дшафт "производит" пассионариев, "воспитывает" их, наделяет

впе­чатлениями, формирует их сознание, взгляды и представления, сим­патии и

антипатии. Со своей стороны, пассионарии создают, изме­няют, обогащают

политический ландшафт своими политическими произведениями, идеями, действиями.

Особую роль в политическом ландшафте играет топонимика. Географические

названия становятся важными элементами ланд­шафта, их изменения

свидетельствуют о сдвигах в общественном сознании. Название места часто

используется как политико-куль­турный символ, особенно, если речь идет о

названиях населенных пунктов, улиц и площадей. Политико-идеологическим смыслом

на­деляются даже названия природных объектов. Достаточно вспом­нить пик

Коммунизма на Памире, в 1998 г. переименованный таджикскими властями в пик

Исмаила Самани, основателя средевекового государства Саманидов, которое

считается первым таджикским государством.

Изменения в топонимике прямо зависят от политических пере­мен. В советской

истории эти изменения всегда свидетельствовали об очередной "смене вех".

Можно вспомнить волну переименова­ний населенных пунктов после Октябрьской

революции. Мало кто помнит, что подмосковный город Талдом некоторое время

носил название Ленинск, а знаменитая Гатчина была Троцком. В сталинс­кие

времена волна переименований захлестнула всю страну. На кар­те появились

имена И. Сталина, С. Кирова (Вятка), М. Калинина (Тверь), В. Молотова

(Пермь), К. Ворошилова (Ставрополь), В. Чкалова (Оренбург) и др., не говоря

уже о многочисленных топо­нимах в честь В. Ленина. Зато при Н. Хрущеве

"сталинские" назва­ния улиц и городов были заменены на новые или, напротив,

пре­жние исторические. В 1980-е годы появилась своеобразная тради­ция

переименовывать город после смерти очередного генерального секретаря ЦК КПСС.

Поэтому Набережные Челны были переиме­нованы в Брежнев, Рыбинск в Андропов, а

Шарыпово в Красноярс­ком крае в Черненко. После смерти министра обороны СССР

столи­ца Удмуртии Ижевск стала Устиновым.

Напротив, после распада СССР начался возврат исторических названий. В

некоторых городах, например, во Львове все улицы, напоминавшие о советской

эпохе, были переименованы. Вернули себе исторические названия многие города

(Санкт-Петербург, Ека­теринбург, Тверь, Самара) и улицы (особенно в Москве).

Однако символы прежней эпохи в виде топонимики (особенно популярны­ми и

долговечными оказались топонимы в честь В. Ленина, С. Ки­рова и М. Калинина)

и памятников в большинстве своем сохраня­ются и в постсоветском политическом

ландшафте России.

§4. География власти и элитогенеза

География власти изучает представленность регионов в структурах центральной

власти, на высших государственных постах. Речь, таким образом, идет о доступе

территорий к центральной власти, их роли в формировании политической элиты.

Распределение власти между территоральными группами суще­ствует в любом

государстве. В традиционных обществах порядок этого распределения (его можно

назвать региональным порядком по аналогии с геополитическими порядками)

имеет принципиальное значение. Для государств Азии и Африки очень характерен

межре­гиональный раздел власти: представители регионов занимают опре­деленные

должности, а один из региональных кланов является пра­вящим. Здесь складываются

центры власти в географическом смыс­ле этого слова - территориальные группы,

ведущие борьбу за власть и достигающие компромисса по поводу должностей. Подбор

кадров по принципам землячества и кумовства обычно преобладает, поэто­му

региональные группировки настороженно следят за кадровой политикой и добиваются

большего представительства в органах вла­сти. Борьба за власть в этих странах

может описываться в терминах баланса сил между регионами. Нарушение

регионального порядка часто приводит к вооруженным конфликтам.

Классическим примером конфликта по поводу географии власти может считаться

таджикский. В этой республике в советское время сложился региональный

порядок, в соответствии с которым верхов­ная власть принадлежала выходцам из

северной Ленинабадской об­ласти. В конце перестройки в республике были

введены должности президента и вице-президента. На втором по значимости месте

в новой системе власти оказался представитель южной Кулябской области. В

результате сформировалась правящая коалиция ленинабадского и кулябского

кланов. Ей противостояли представители Гармского региона и Памира, которые

оказались в оппозиции и приня­ли лозунги исламизации и демократизации.

Ленинабадцы и кулябцы остались на консервативных советских позициях. Но

идеологи­ческое размежевание было вторичным, поскольку речь шла о борь­бе за

власть между региональными группировками. Началась граж­данская война. В

Таджикистане несколько раз менялась региональ­ная конфигурация власти (был

период, когда у власти оказались пред­ставители Памира и Гарма, затем Памира

и Ленинабада). Наконец, фактическую победу в войне одержал кулябский клан,

который в целях обретения устойчивости допустил на вторые роли в госу­дарстве

ленинабадцев. Таким путем был восстановлен баланс сил, но в дальнейшем он

претерпевал новые изменения.

Государственная власть делится в соответствии с логикой ре­гионального

порядка в большинстве постсоветских государств Закавказья и Центральной Азии.

Можно заметить, что в Узбекис­тане лидерство принадлежит самаркандцам,

которых представля­ет президент И. Каримов. В то же время оппозиционные

настроения особенно характерны для элиты Ферганской долины - второ­го мощного

центра власти в республике со своими исторически­ми традициями (на периферии

находится Хорезм). Своя геогра­фия власти характерна для Казахстана: казахи

исторически делятся на представителей Старшего, Среднего и Младшего жузов,

при­чем власть традиционно принадлежит Старшему жузу (главный центр -

Семиречье), к которому относятся и многолетний советс­кий руководитель

республики Д. Кунаев, и президент постсовет­ского Казахстана Н. Назарбаев. В

Азербайджане у власти долгие годы находится выходец из Нахичевани Г. Алиев,

руководивший республикой и в советские годы (интересно, что в постсоветский

период президентом Азербайджана некоторое время был другой нахичеванец А.

Эльчибей).

Региональные порядки характерны и для полиэтнических госу­дарственных

образований. Можно вспомнить современную историю Афганистана, в котором в

качестве главных центров власти высту­пали пуштуны, таджики и узбеки. При

президенте Б. Раббани - эт­ническом таджике в северных районах страны

возникло полуавто­номное государственное образование узбекского генерала Р.

Дустума, от Б. Раббани дистанцировалась группировка пуштунов во главе с Г.

Хекматиаром. Пуштуны составили ядро движения талибов, ко­торое впоследствии

захватило власть на основной части территории страны. В Афганистане, как и в

других полиэтнических государствах, национальное происхождение лидера имеет

огромное значение.

В нашей стране в качестве примера можно привести систему вла­сти в Дагестане.

В советское время партийным руководителем рес­публики был аварец -

представитель самого крупного дагестанско­го этноса, Верховный Совет

возглавлял даргинец (второй по чис­ленности этнос), Совет министров - кумык

(третий этнос). В насто­ящее время главой республики является даргинец,

премьер-мини­стром остается представитель кумыков, а законодательную власть

возглавляет аварец. Даргинец избран мэром столицы республики Махачкалы.

Существует и распределение сфер влияния в экономи­ке: аварцы контролируют

нефть, лакцы - рыбное хозяйство и др. Заметим, что из крупнейших народов

Дагестана на периферии влас­тных отношений оказываются лезгины.

Возможны различные сценарии раздела власти между террито­риальными и этническими

группами. Распространена моноцентрическая конфигурация власти, когда

одна из групп стремится к моно­полии на власть и во многом ее добивается. На

вторые-третьи роли привлекаются лояльные представители других групп. Часто это

дань традиции. Например, в Казахстане признано легитимным полити­ческое

лидерство Старшего жуза, в Таджикистане до недавнего вре­мени признавалось

особое право на власть ленинабадцев. Нередко в стране устанавливается власть

активного меньшинства, которое теми или иными способами удерживается у власти.

Так, из перифе­рийных регионов своих государств вышли лидеры Азербайджана (Г.

Алиев), Грузии (3. Гамсахурдиа, Э. Шеварднадзе). Однако часто используется

принцип коалиции, когда власть делится между несколькими группами в

соответствии с определенным порядком.

В некоторых странах предпринимались попытки институционализации раздела

власти между основными общинами. Например, в Ливане президентом становится

выходец из христианской общи­ны, премьер-министром - мусульманин-суннит, а

спикером парла­мента - мусульманин-шиит. Рост численности мусульманского

на­селения, в т. ч. шиитского поставил на повестку дня вопрос об "ущем­лении"

прав мусульманских общин, что привело к эскалации конф­ликта. Аналогичная

попытка имела место в Боснии и Герцеговине до начала военных действий:

председателем президиума - коллек­тивного органа управления Боснии и

Герцеговины стал мусульма­нин, спикером парламента - серб, премьер-министром

- хорват.

Наряду с географией власти возможно выделение родственного научного направления

- географии элитогенеза, предметом кото­рой является происхождение

политической элиты страны, в то вре­мя как география власти больше

сосредоточена на проблемах регио­нальных порядков. Анализируются, в первую

очередь места рожде­ния, определяются границы ареалов происхождения

политической элиты, называемые районами элитогенеза.

География происхождения лидеров значима в любом государстве, а не только

в традиционных обществах Азии и Африки. Взгляды лидера на мир, на политику во

многом зависят от среды, в которой он формируется как личность. Каждый

лидер представляет опре­деленную региональную политическую культуру с ее

традициями и приоритетами. Его приход к власти может привести к изменению

геополитического кода страны, ее внешнеполитических приорите­тов, отношений с

соседями. Смена власти отразится и на внутренней политике, изменит стиль

руководства, отношения с национальны­ми меньшинствами и др.

Кроме того, практически каждый политический лидер занимает­ся региональным

лоббированием, т. е. оказывает помощь своему ре­гиону. Это может быть

выделение средств региону, запуск перспек­тивных экономических программ,

выгодных для этой территории, продвижение на ключевые посты земляков и др. В

США считается общепринятым для всякого конгрессмена или сенатора посвящать свою

политическую деятельность развитию собственного избира­тельного округа в

надежде на то, что благодарные избиратели избе­рут его в парламент на очередных

выборах (политика "бочки соло­нины" - pork barrel).

Поэтому и в западных демократиях, не говоря уже о традицион­ных обществах,

география элитогенеза может быть интересным и важным направлением.

Действительно, есть определенный смысл в том, что американский президент Б.

Клинтон был губернатором штата Арканзас, Р. Рейган - выходцем из Калифорнии,

а Дж. Кар­тер - из Джорджии. В Испании основной базой социалистической

партии, которая долгое время правила страной, была южная истори­ческая

область Андалусия - родина бывшего премьер-министра Ф. Гонсалеса - выходца из

Севильи (можно вспомнить, что каудильо Франко родился в Галисии, на северо-

западе Испании). Опреде­ленные региональные культуры представляли такие

известные ли­деры, как Наполеон (Корсика), Ш. де Голль (Лилль во Фландрии у

бельгийской границы), Мао Цзэ Дун (южная провинция Хунань) и др. Места

рождения крупных политических лидеров получают извест­ность, развиваются не

без помощи знаменитых земляков (как Тик-рит в Ираке), а после смерти лидеров

становятся своеобразными достопримечательностями и даже местами поклонения

(мемориаль­ный комплекс в Ульяновске, где родился В. Ленин).

Определена даже закономерность: кардинальное обновление по­литики страны

часто проводят сильные лидеры - выходцы из окра­инных районов государства,

ранее не игравших значимой роли в политическом процессе. Так, Жанна д'Арк

была родом из германоязычной Лотарингии, а Наполеон родился на Корсике.

Многие дик­таторы XX в. тоже происходили с периферии: А. Гитлер родился в

Верхней Австрии, И. Сталин в Грузии, лидер хорватов-усташей А. Павелич в

Герцеговине и т. д.

Можно привести много примеров того, как происхождение лиде­ра влияет на

политику страны. Известны глубокие политико-куль­турные различия между

районами Украины. Греко-католическая Галичина, никогда не входившая в состав

России до сталинских вре­мен, стала центром украинского национализма,

основной базой Руха и национально-радикальных движений. Партии и движения

пророссийской ориентации чаще создавались в Крыму и в русскоязычных восточных

районах Украины. Победа уроженца Ровенской области (Волынь) Л. Кравчука на

президентских выборах привела к торже­ству "самостийности" (хотя

последовательные националисты на выборах его не поддерживали). На следующих

выборах победу одер­жал уроженец Черниговской области Л. Кучма, долгое время

рабо­тавший в русскоязычном Днепропетровске. На выборах он опирал­ся на

дружную поддержку Восточной Украины.

Заметим также, что президент Белоруссии А. Лукашенко про­исходит из восточной

Могилевской области, в которой традици­онно развиты пророссийские ориентации.

А. Лукашенко пришел на смену С. Шушкевичу (уроженец Минска) и В. Кебичу

(выхо­дец из западных районов Минской области). Характерно, что по­зиции

белорусских националистов сильнее в западной Гродненс­кой области, где велико

польское население и сильны позиции католической церкви.

Говорят также о политико-психологических различиях между лидерами - выходцами

из разных районов. Например, в сербской политике иногда выделяют два типа

лидеров - динарский и мо­равский. Лидеры первого типа происходят из южных

горных рай­онов Сербии, они считаются более жесткими политиками, для них

свойственны националистические настроения (тем более, что в горах

сформировалась сербская государственность). Моравский тип сложился в

придунайских равнинных районах, где располо­жен Белград. Политики этого типа,

как считают, либеральнее "динарцев".

Анализ мест рождения политических лидеров — не единствен­ный метод географии

элитогенеза. Предметом исследований явля­ются геобиографии

политиков, т. е. их жизненные пути, положен­ные на географическую карту.

Действительно, важно не только, где родился тот или иной лидер. Необходимо

учитывать, где он вырос, получил образование, в каких точках работал и на каких

постах. Тогда вырисовывается целостное представление о том, какая среда

"вос­питала" политика, с какими региональными культурами он связан.

Своя география элитогенеза была характерна для СССР (рис. 20). Можно,

например, проанализировать происхождение советской партийной элиты (члены и

кандидаты в члены политбюро ЦК КПСС) за все время существования Советского

Союза. Бросается в глаза отсутствие выходцев с Дальнего Востока. Интересной

тенденцией было постепенное снижение доли москвичей, которая немного вы­росла

лишь при М. Горбачеве. Зато все время до брежневского прав­ления включительно

происходил рост представительства Централь­но-Черноземного района. Росло и

представительство Восточной Украины. В период, когда у власти находился Н.

Хрущев, этот район стал одним из ведущих в элитогенезе (21% представителей

высшей партийной элиты). В то же время доля выходцев из Центрального района

снижалась до периода правления Л. Брежнева и лишь потом начала расти. Обобщая

сказанное, можно говорить о резком уси­лении южан (как русских, так и

украинцев) при Н. Хрущеве и Л. Брежневе.

После войны постоянно росла доля выходцев из республик За­кавказья и Средней

Азии (когда в политбюро стали включать гру­зин, азербайджанцев, казахов и

узбеков). При этом в периферийном положении оставались такие республики, как

Армения, Киргизия, Таджикистан и Туркмения. В годы перестройки впервые

произош­ло усиление активности выходцев из восточных районов страны -уральцев

и сибиряков (можно назвать хотя бы Б. Ельцина и его политического антипода Е.

Лигачева).

Другой подход в географии элитогенеза предполагает картиро­вание мест

рождения политических лидеров и выделение ядер эли­тогенеза. Для советской

партийной элиты крупнейшими такими ядрами были Среднерусское, Восточно-

Украинское, Нижневолж­ское, Средневолжское, Смоленско-Тверское, при Л.

Брежневе по­явилось еще и Восточно-Белорусское ядро. Выделяются и отдель­ные

центры. Так, Москва и Санкт-Петербург дали за все время существования

советского государства по девять уроженцев в выс­шую партийную элиту страны.

По три политических лидера "вырастили" Самара, Воронеж и Тверь. Из регионов

особенно отличились Тверская и Нижегородская области (по 10 лидеров),

Статья: Политическая регионалистика

Рис. 20. Территориальное происхождение советской элиты (число членов и

кандидатов в

чле­ны политбюро ЦК КПСС - уроженцев данного региона за весь период советской

истории)

Московская, Смоленская и Днепропетровская области (по шесть). Исследовать

можно и представительство различных поселенчес­ких структур. Так, происходил

постоянный рост доли уроженцев сел и малых городов, т. е. среды, обычно

ассоциируемой с кон­серватизмом (от 50% при В. Ленине до почти 80% при Н.

Хруще­ве). Зато при М. Горбачеве этот показатель снизился до 60%, во власти

вновь появились выходцы из крупных городов.

Исследование географии элитогенеза в России позволяет вы­делить некоторые

элементы регионального порядка. Например, сразу два генеральных секретаря ЦК

КПСС 1980-х годах Ю. Ан­дропов и М. Горбачев были уроженцами Ставропольского

края, причем последний считался протеже первого. В постсоветское время

заговорили о "свердловском клане", сформированном уроженцем Свердловской

области, бывшим первым секретарем Свердловского обкома КПСС Б. Ельциным, в

который включа­ли других свердловчан, задававших тон в первые годы

ельцин­ского правления - В. Илюшина, Ю. Петрова, Г. Бурбулиса и др.



(C) 2009