Реферат: Деидеологизация общества

СОДЕРЖАНИЕ.

Введение ............................2

Деидеологизация общества

.....................3

Заключение ............................11

Список литературы ........................12

ВВЕДЕНИЕ.

Вот уже несколько лет идет борьба с идеологией. Требование деидеологизировать

социальную жизнь — это, пожалуй, то немногое, что еще объединяет чле­нов

распадающегося общества.

Деидеологизация — «социально-философское течение в западной обще­ственной

мысли, получившее распространение в середине XIX в. и ставящее целью

оправдание буржуазного объективизма и "беспартийности" в науке».

У нас же речь не идет о процессе внутри науки. Напротив, выдвигается

тре­бование деидеологизировать социальную жизнь во всех ее проявлениях: в

от­ношениях наций, поколений, полов, классов, жителей различных регионов и т,

д. Наша деидеологизация не является «социально-философским течением», делом

профессионалов, занятых социальной философией, социологией или политологией.

Наша деидеологизация — дело общенародное. И как в недале­ком прошлом никто не

мог официально не придерживаться «научной идеоло­гии», так и в настоящем

никто не может возразить против деидеологизации, не попадая в парии, не

получая клейма тоталитариста и пособника мирового коммунизма.

Для тех, кто в наше трудное время не нервничает при решении теоретиче­ских

вопросов очевидно, что в недалеком будущем тотальная деидеологизация приведет

к взаимному непониманию социальных субъектов, к усугублению их разобщенности,

безысходному противостоянию, к углублению кризиса само­сознания тех

социальных групп, которые призваны играть ведущую роль в социальной жизни

наций, классов, поколений и др. Сейчас некоторым обидно вспоминать свою былую

приверженность идеологии. Логика обиды подсказы­вает: идеология плохая, не

научная, она нас подавляла, теперь мы ее поборем.

Но нужно ли бороться с идеологией, осуществлять тотальную деидеологизацию?

Достаточным основанием для этого может быть только доказательст­во того, что

идеология не нужна и вредна обществу. Лишь в этом случае стоит тратить силы

на борьбу с ней.

ДЕИДЕОЛОГИЗАЦИИ ОБЩЕСТВА.

Итак, определимся по вопросу о необходимости идеологии как социально­го

явления, о том, положительный или отрицательный эффект возникает вследствие

функционирования такого явления в обществе. Безусловный авто­ритет в этой

области К. Мантгейм в своей работе «Идеология и утопия» пока­зал, что

идеология соседствует и взаимодействует с утопией. На месте «сверг­нутой»

идеологии неизменно появляется утопия — явление не менее, чем иде­ология,

противоположное науке, объективному знанию. Утопия — попытка преодолеть

естественную обособленность, частность, субъективность отдель­ного объекта.

Идеология ненаучна, поскольку ее выстраивает, в ней домини­рует частный,

субъективный интерес. Утопия ненаучна, поскольку в ней делается попытка

отрицать, «забыть» частный интерес субъекта. Таким образом, трудно найти

основание для того, чтобы предпочесть утопию идеологии, но можно их поискать,

чтобы уберечь и идеологию, и утопию от нелепых напа­док, последствия которых

болезненны только для нападающего.

Идеология выполняет функцию идейного обеспечения механизма поддер­жания

стабильности социального субъекта — носителя идеологии. Механизм этот

формируется по мере возникновения относительно самостоятельных со­циальных

субъектов — обществ, больших и малых социальных групп, лично­стей. Он

является социальным эквивалентом того, что на биологическом уровне

обозначается как инстинкт самосохранения. Поэтому основная роль идеологии

социального субъекта — препятствовать его распаду. В рамках иде­ологии вопрос

«Что такое хорошо и что такое плохо?» не может выглядеть иначе, чем «Что

такое хорошо и что такое плохо для носителя идеологии? Плохо то что ведет к

ослаблению или распаду субъекта. Хорошо то, что ведет к его сохранению,

укреплению, господству.

Немало страстных обличений аморальности подобной логики социальных действий

субъекта существовало всегда. А. Потресов назвал подобный подход

«готтентотской-моралью»: «Когда у готтентота украдут жену, он говорит: "это

скверно", но когда он у другого украдет жену, то он говорит: "это хорошо".

Однако мо­ральная норма индивида — механизм, сдерживающий его стремление к

обес­печению себе «хорошо» за счет поступков, скверных для других. Поэтому о

готтентоте не стоит и говорить — здесь не людоедская мораль, а отсутствие

морали, доморальное поведение, регламентируемое психологией самосохра­нения и

расширенного воспроизводства рода. Конечно, в цивилизованном ми­ре найдены

эффективные механизмы, обуздывающие такой эгоцентризм от­дельной личности. Но

что касается поведения коллективного субъекта, здесь дело обстоит сложнее.

Индивид усваивает моральную норму не сразу. Сознательно и подсозна­тельно он

ощущает контроль социального окружения за соблюдением писа­ных и неписаных

законов, понимает, что за нарушение нормы будет наказан не только угрызениями

собственной совести, но и общественным порицанием в той или иной форме. Когда

же речь заходит о соблюдении коллективным субъектом норм, сдерживающих его

способность нанести ущерб другому субъекту, проблема ответственности,

контроля и наказания осложняется. Про­блема эта практически никак не решается

в спонтанно возникающей группе, в толпе: поведение болельщиков на стадионе,

фанатов на рок-концерте или разъяренной очереди в магазине не контролируется

изнутри этой бесструк­турной группы, а осуществляется под влиянием

бессознательного.

Поведение стабильного группового субъекта, существование которого свя­зано с

выполнением постоянной общественно значимой функции, может быть более

цивилизованно, приведено в соответствие с моральными нормами поведения

отдельного индивида. Но и здесь проблема самоконтроля решается не просто.

Сдерживать свой эгоизм коллективному субъекту мешает ощуще­ние

самодостаточности. Одно дело — перспектива оказаться изолированной в условиях

бойкота для отдельной личности, и совсем другое — для целой на­ции, класса,

поколения, семьи. Внутри коллективного субъекта возможности внутреннего

общения, самооправдания, противостояния внешнему порица­нию могут сохраняться

гораздо дольше, чем в среднем у отдельной личности.

Анализ роли данного субъекта в жизни общества ведет к выводу, закреп­ленному

в идеологии, о том, что его социальная функция является необходи­мой.

Следовательно, без нее общество не может развиваться, а значит, обще­ство

развивается лишь благодаря выполнению данным субъектом своей функ­ции.

Поэтому субъект является основой общества, он должен стать его лиде­ром.

Конечно, данную «вереницу силлогизмов» не назовешь строго логичной, однако ее

стоило привести, поскольку при выработке идеологии именно она чрезвычайно

распространена.

Итак, атрибутивным свойством идеологий является интровертность -

центростремительность. И в этом заключена их потенциальная опасность. Ведь

идеология, как правило, обосновывает линию поведения субъекта,

ориентиро­ванную на «хорошо», т. е. на экспансию данного субъекта в отношении

других субъектов, которая и осуществлялась не раз в полном соответствии с его

идео­логией. Это, в свою очередь, вело к изменению в духовной жизни

оппозиции. Идеологический оппонент победившего социального субъекта получал

воз­можность объединять в борьбе за свое «хорошо» всех побежденных,

представив свою собственную идеологию как обоснование борьбы за «хорошо» и

для себя, и для всех социальных субъектов.

Процесс этот осуществляется не только под влиянием сознательной дея­тельности

идеологов, но и в результате действия «коллективного бессознатель­ного»

(К.Мантгейм). Возникающая при этом утопия ведет к увеличению ве­роятности

утраты социальным субъектом реального представления о своем интересе. Ломая в

идеологии оформленный препятствующий саморазруше­нию субъектов механизм,

утопия тем самым способствует распаду социаль­ной структуры, утрате

общественной иерархии, определенности социальных функций. В сознании

носителей утопии размывается представление о том, что необходимо для их

самосохранения.

В периоды торжества утопии идеология оказывается в глубоком кризисе. В эти

периоды вместе с «грязной водой» опасного эгоцентризма, избыточного эгоизма,

к которым может вести чрезмерная идеологизация, общественное сознание склонно

выплеснуть на свалку истории и «ребенка» — разумный эго­изм, стремление к

самосохранению. Н.А. Бердяев назвал XX век временем сбывшихся утопий. История

это подтвердила. В наш век серьезно ослаб снача­ла социальный инстинкт

самосохранения, а следом и биологический. Однако нигде проблема ослабления

стремления к выживанию не стоит так остро, как в нашей стране. Ведь у нас,

вопреки общей логике, не идеология сменяется уто­пией и вновь как отрицание

последней восстанавливает себя, а утопия заменя­ется квазиутопией и вновь

стремится возродиться.

Так в последний раз в 1917 г. не утопия восторжествовала над стройным миром

взаимодействия по цивилизованным законам социальных групп. Это сегодня то уже

никому в «живой» памяти не известное дореволюционное «да­леко» кажется чуть

ли не идеально отрегулированным обществом, в котором идеологии

взаимодействовали в соответствии с кантовским нравственным императивом. Такой

образ возникает для нас из вновь прочитываемых сегод­ня блестящих работ

русских мыслителей, из мира, отраженного русским художественным словом.

Всеобщая зачарованность, влюбленность в эти работы - прекрасна. Она оживляет

научную интуицию, помогает воссоздать националь­ный стиль научного мышления,

духовной жизни в целом. Однако можно ли, находясь в состоянии влюбленности,

претендовать на объективность?

Нельзя надеяться, что след духовной бури последних лет скоро утихнет в душах.

Необходимо отдавать себе отчет в том, что мы сожалеем о недоступном сегодня и

столь обычном в начале века комфорте, уюте интеллектуальной жизни. Та, для ее

современников отнюдь не идеальная жизнь кажется нам се­годня идеалом. Но

является ли она идеалом? Вопрос риторический. И все-та­ки ответим: она не

была идеальна, не соответствовала не только идеалу, но да­же норме.

Норму можно было бы представить как некий промежуток, ограниченный двумя

точками, равно удаленными от идеального соотношения идеологии и утопии. Эти

точки отражают пограничные состояния между допустимым, нормальным, то есть не

выходящим за рамки ненасилия, нравственных и юридических норм, цивилизованным

«отклонением» от идеала и ненормаль­ным перегибом в сторону идеологизации или

утопизации общественного со­знания. Конечно, сегодняшнее наше положение еще

дальше от нормы, чем-то, в котором находилось российское общество в 1917 г. И

поэтому на уровне обыденного сознания происходит трансформация: состояние до

1917 года воспринимается как нормальное.

На самом деле в предоктябрьском российском обществе еще не была со­здана

основная предпосылка цивилизованной формы взаимодействия соци­альных

субъектов: не вполне сформировались их идеологии. Стремление к

самосохранению, отстаивание права на свободное самоопределение и

самореа­лизацию для одних было детской выдумкой недоучек, для других —

формой, наполненной озлоблением, почти лишенным позитивной программы

взаи­модействия с другими субъектами (как правило, с «угнетателями» — будь то

правящий класс, порабощающая нация, государство-узурпатор и т.д.). Опас­ность

этой ситуации, конечно, осознавалась интеллигенцией.

Чтобы убедиться в этом, достаточно почитать «Вехи» 1909 г. А. И. Герцен думал

о возможности перехода от общины, не погрязая в мещанских пробле­мах

буржуазного общества, к гармоничному единству справедливых (но ка­ким-то

поистине фантастическим образом и свободных) сообществ. Певцы "соборности", в

гениальности своей удаленные от обыденности интересов от­дельных субъектов,

тоже пестовали мечту о братстве, в котором не нужна борь­ба идеологий, единая

истина прозрачно, ясна для всех и каждого. Традиция по­иска и «нахождения*

единого для всех пронизывает всю историю русской ду­ховной жизни,

«Продолжительное чтение Платона, — писал В. Ф. Одоевский, — привело меня к

мысли, что если задача жизни еще не решена человечест­вом, то потому только,

что люди не вполне понимают друг друга, что язык наш не передает вполне наших

идей... Отсюда вытекало убеждение в необходи­мости и даже возможности (!)

привести все философские мнения к одному знаменателю. Единый знаме­натель,

единая идея, единая цель всех социальных субъектов. «Живя, мы собо­руемся

сами с собой — и в пространстве и во времени, как целостный орга­низм

собираемся воедино из отдельных взаимоисключающих, — по закону тождества, —

элементов, частиц, клеток, душевных состояний и пр., — утверж­дал П. А.

Флоренский. — Подобно мы собираемся в семью, в род, в народ и т. д.,

соборуясь до человечества и включая в единство человечности весь мир».

Конечно, «взаимоисключение» элементов, различия не предполагалось уст­ранить

в процессе становления идеала — соборности В. С. Соловьева и П. А.

Флоренского, братства Н. К. Рериха или голубой Розы Мира Д. Андреева. Однако

все "взаимоисключения" в этих замыслах подчинены "закону тожде­ства", все

надежды на будущее связаны с действием именно этого закона. По­иск идеала

осуществлялся в направлении утопии — общего для всех идеала, общей цели,

общего вектора движения. (Хотя общение, взаимодействие пред­полагает движение

навстречу друг другу, сохранение структуры общества воз­можно лишь при

взаимной нетождественности и, значит, неодинаковости по­ведения его

элементов.)

Вспомнить о том движении идей, которое предшествовало Великой* Ок­тябрьской

революции, важно для того, чтобы ясно оценить сущность произо­шедшего

переворота. Дело в том, что в предреволюционном русском обществе самосознание

социальных субъектов, их идеологии находились в зачаточном состоянии. Утопия

имела как нигде колоссальную поддержку в несвободном сознании людей,

вскормленных бесправием самодержавия. «В... широких на­родных массах эта

любовь к свободе... отстаивание элементарных прав человека не стали плотью и

кровью, а интеллигенция пестовала мечту «миновать определенную стадию» в

развитии общества — стадию разобщения. А раз мы видим это, то и смысл затем

произошедшего вы­ступает перед нами с достаточной очевидностью.

Большевики выступили, по существу, как глашатаи не идеологии одного субъекта,

а идеологии всех, для всех необходимой и обязательной — «научной идеологии»,

т.е. не отрицания господствовавшей в русской духовной жизни утопии, но

придания утопии силы закона. Не идеология пронизывала всю жизнь советского

общества семь десятилетий, а идея истины, единой для всех,— утопия.

Собственно смысл термина «научная идеология» в том и со­стоит, что именно

идеологический процесс — естественное, свободное движение частных истин в

разных направлениях, нередко наперерез, порой вопреки одна другой — и был под

запретом. Семьдесят лет прошли, и мы, наконец, мо­жем без парафраз, отринув

эзопов язык, ниспровергнув идолов, сказать то, что хотим сказать. И мы

говорим: «Даешь деидеологизацию!»

Шекспир полагал, что нет повести печальнее на свете, чем сочиненная им

светлая сказка. Но это их печаль — того мира, который двигается, натыкается

на проблемы, придумывает наименее болезненные пути их разрешения и идет

дальше. Конечно, и в этом, сегодня столь для нас привлекательном мире

«кре­ны» случаются. Сосредоточенность субъекта на себе, на собственных

пробле­мах ведет порой к отрыву от нормы. Эта чрезмерная идеологизация была

бы не менее болезненна, чревата не меньшими опасностями для социального

процесса, чем наша «утопизация», если бы не пресловутое «мещанство», смеш­ная

и постыдная с нашей точки зрения умеренность и аккуратность западного

сознания. Очевидно, прав был А. А. Блок, когда говорил — забыли они, что

«есть любовь, которая и жжет, и губит». Во всяком случае, как ни любит

запад­ный человек свой частный интерес, как ни пестует там социальная группа

соб­ственную идеологию, она не жжет и не губит ни окружающих, ни себя ради

этой любви, чутко относится к любому отклонению от нормы.

По-видимому, поэтому в 50-60-е годы западное общество ощутило по­требность и

возможность скорректировать принципы взаимодействия соци­альных субъектов,

закрепить мосты между идеологиями, обеспечивающие от­носительный консенсус

интересов различных групп. Этот процесс был обозна­чен как деидеологизация.

Он проходил в обществе, где каждый субъект давно имел право действовать в

рамках закона, реализуя собственную идеологию при минимальном ограничении,

обеспечивавшем относительную взаимную толерантность. Однако тщетно стремиться

к сосуществованию социальных субъектов, лишенному конфликтов. Идеология нужна

субъекту как механизм самосохранения. И потому желающий сохранить себя

субъект не только бес­сознательно, но и сознательно воссоздает идеологию.

В 70-е годы на Западе деидеологизация сменилась реидеологизацией. В то же

время интеллигенция не перестает развивать в общественном сознании

по­требность цивилизовать процесс взаимодействия идеологий, умерить эгоизм

социальных субъектов. Когда-то Ф. Ницше демонстративно отстаивал свою

приверженность эгоизму как единственному мотиву социальной деятельно­сти,

препятствующему вырождению. Он называл «инфицированным» всякого, кто

приписывал безусловную ценность «началу неэгоистическому и враждеб­ному

всякому эгоизму».

Западная культура сознательно «инфицирует» себя, вернее делает себе при­вивки

коллективизма, альтруизма, которых у нее мало, но которые никогда не были

вовсе ей чужды. Ей видится несовершенство субъекта как чрезмерная

«завоевательность»: «Самого себя он рассматривает как центр, а все остальное

как периферию. Ему представляется совершенно естественным, что инициа­тива

должна исходить от центра и в форме экспансии распространяться до са­мых

дальних границ социального и природного Космоса». И поскольку здесь выявлен

век­тор действия «коллективного бессознательного», то и сделано уже немало в

плане нормализации духовной, социально-политической жизни общества. Процесс

деидеологизации на Западе стал постоянным.

Но что же делаем мы? Бежим, как обычно, «задрав штаны», теперь только не за

комсомолом, а за западным словцом. Мы деидеологизируемся. Но хо­чется верить,

что задача наша более сложна и обыденна: преодолеть последст­вия длительного

безидеологического существования социальных субъектов. Осуществить

реидеологизацию, т. е. не мешать восстанавливать идеологию, а если

необходимо, то и вновь создавать идеологию субъектов, никогда прежде себя

таковыми не осознававших. Деутопизация, а не деидеологизация — вот настоящая

сегодняшняя задача, решение которой может способствовать оздо­ровлению

социальной жизни нашего общества, приближению ее к норме. Деутопизацией

назовем процесс, противоположный деидеологизации, движение в направлении

формирования полноценных идеологий.

Общество должно вступить на путь деутопизации. Утопия имеет свое непреходящее

значение. Однако в нашем обществе она в переизбытке на фоне вопиющего

недостатка идеологии, которую не следует рассматривать как панацею от всех

бед. Идеология направлена на выработку такой системы взглядов на мир, в

рамках которой обеспечивалось бы сохране­ние носителя идеологии. Без

идеологий общественно-политическая жизнь де­градирует. Эти специфические

идейные системы являются средством преодо­ления центробежных сил, сил

энтропии, распада субъекта. В рамках идеоло­гий вырабатывается представление

об основных социальных ценностях. Эти представления ложатся в основу духовной

культуры социума. И уже в целост­ной системе культуры «эгоистический акцент»,

характерный для ценности, рассматриваемой в рамках отдельной идеологии, может

быть преодолен. Но для того, чтобы возникли цивилизованные разнообразные идеи

и представле­ния, идеологии субъектов должны выработать «щебень» отдельных,

частных, субъективных ценностей.

Поскольку осуществляется «цивилизованная» деутопизация, поскольку идеологии

будут развиваться глубоко, в них нужно постепенно учитывать свя­зи каждого

субъекта — носителя идеологии с другими субъектами, все полнее должна

осознаваться взаимозависимость социальных субъектов, необходи­мость дать

пространство для выживания и развития оппоненту, чтобы выжить и развиться

самому.

В отношениях с партнерами более лоялен тот социальный субъект — носи­тель

идеологии, который осознал свой долговременный интерес, потребность в

самосохранении. В этих условиях идеологии партнеров могут не противоре­чить

друг другу, в той или иной мере совпадать, но не могут полностью

отож­дествиться, как никогда не могут быть тождественны социум и его

подсисте­мы. Впрочем, конечно, учитывая состояние нашей сегодняшней

социально-политической жизни, наивно надеяться, что характер процесса

деутопизации будет сугубо цивилизованный, что завтра мы придем к обществу,

состоящему из социальных субъектов — носителей цивилизованных идеологий. Но и

в этих условиях цивилизованный процесс деутопизации предпочтителен борьбе

идеологий, ибо когда субъект впервые отделяет себя от массы, осознает свой

отдельный интерес, в нем просыпается «готтентотская мораль». Образец

подо­бной «морали» перед глазами — государство. Однако для общества сегодня

еще страшнее, если субъект так и не просыпается, продолжает ощущать себя

частью аморфного единства, которого уже и след простыл.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

В стране продолжается движение против идеологии. Началом его можно считать

провозглашение приоритета общечеловеческих ценностей. Тем не менее, в

общественной жизни идеологию отгоняют призывом к демок­ратии, что не

позволяет оформиться самосознанию основных действующих социальных сил, групп,

влияющих на политику, без чего демократия невоз­можна. За демократию, за

интересы «народа» борются рабочий класс и пред­приниматели, православные и

католики, молодежь и люди зрелого возраста, жители Азии и Европы в нашей

родной Евразии. Кто из них борется за себя? Нет, все отстаивают правду,

историческую справедливость, ведут священную борьбу не за себя, а за всех.

Процесс деутопизации осложняется и тем, что идеология окутана застен­чивым

молчанием деятелей культуры и образования, что объяснимо. С одной стороны,

длительный, тотальный контроль над культурой и образованием «на­учной

идеологии» породил условный рефлекс отторжения данного понятия в любом

словосочетании. Но ведь мы, с другой стороны, отличаемся чем-то от павловских

собачек, которым раз дали несъедобность, выкрашенную в крас­ный цвет, и потом

они шарахаются от всего красного? Преодолеть себя в дан­ном случае

необходимо. Одно дело отказаться от понятия «коммунизм» — до­статочно

условного и произвольного обозначения идеала (его можно исклю­чить из

лексикона на 20—30—50 лет — смотря какой штрафной «срок давно­сти»

установим). Но вот с понятием «идеология» труднее.

Ученым предстоит активно исследовать проблемы, связанные с идеологи­ческой

закомплексованностью, снять с понятия «идеология» чуждое клеймо. Именно

ученые, всегда поставленные в соответствии со своей социальной функцией «над

схваткой», призваны показать, что процесс формирования иде­ологий идет

вопреки попыткам утопистов осуществить очередную экспансию общественного

сознания. Они должны учесть и то, что в возникающих идео­логиях стремление

группы к самосохранению часто выражено в сумбурной форме, так как нередко

развивается вопреки общественному сознанию.

Поэтому в системе образования необходимо глубоко и обстоятельно

рас­сматривать проблему значимости индивидуального, группового интереса.

Трудно представить более важную для сегодняшних общества и личности за­дачу.

Ученым-обществоведам предстоит цивилизовать неизбежный процесс становления

частных, субъективных систем знаний и представлений свобод­ных социальных

субъектов. Задача не в том, чтобы прямо самой интеллиген­ции создавать

идеологии, «внедрять их в сознание масс», а в том, чтобы бо­роться с засильем

утопии во всех обличьях, с препонами — психологически­ми, интеллектуальными —

на пути возрождения самосознания субъекта.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ.

1. Коваленко В.И. Навстречу международной научной

конференции.//Вестник Московского университета. 1993 - № 2.

2. Козлова О.Н. К вопросу о деидеологизации.//СПЖ. 1992 - №

6-7.

3. Пуляев В.Т. Россия накануне XXI века: идеология, рынок,

гуманизм.//СПЖ. 1997 - № 4.